СНТ - Владимир Сергеевич Березин
– Это значит, мой красный друг, что это жертва богам. Вы-то давно убили Бога и все поголовно стали атеистами, а я наследник вольного духа древних ирландцев.
– Ты не читаешь газет, мы уже его воскресили.
– Это гуманно, – хохотнул археолог. – Но учти, твои друзья мне не нравятся, они доведут тебя до беды.
После этого они уже только вспоминали прошлое и принялись пить из прихваченной Макмиланом бутылки, глядя в просторы болот.
* * *
Перед отлётом хозяин позвал Раевского в свой гостиничный номер.
Он действительно собирался есть это древнее масло. В большой зале был сервирован стол, его покрывали какие-то тарелочки, блюдечки и миски.
– Будешь пробовать? – подмигнул хозяин.
– Я бы воздержался.
– Как хочешь. – На него посмотрели как на школьника, в последний момент побоявшегося потерять невинность.
Они сидели за столом вчетвером, а посередине, на тарелке, лежал кусок масла.
Пахло от него не маслом, а скорее сыром. Раевский помнил этот запах – он был точь-в-точь такой же, как у домашнего сыра, который они, спускаясь с гор, меняли у пастухов на таблетки из походной аптечки. Запах подкисающего молока и одновременно земли и травы.
Хозяин отколупнул кусок масла ножом и положил на хлебец.
Потом он замычал и как бы посмотрел внутрь себя.
– Не зря летели, – сказал он наконец.
И двое оставшихся закивали головами. Кивнул и Раевский – не зря. Конечно, не зря. Хорошая работа была – не пыльная. Они сидели ещё долго и разговаривали о разном. Но, как ни крути, всё о жратве – разговор упирался то в советские серые макароны, то в рецепт бородинского хлеба (Раевский ловко вставил историю о том, был ли Толстой автором рецептуры) и сколько пельменей было в порциях общепита.
Видимо, древнее масло способствовало погружению в историю.
Но утром выяснилось, что они не летят на Родину напрямую.
Андрей Вадимович, тот самый Андрюша, сказал, что они забирают по дороге гриб.
– Какой гриб? – не понял Раевский.
Ему ответили, что хозяин купил на аукционе трюфель. Какой-то особый гигантский трюфель, и вот теперь они сядут во Франции, чтобы забрать его. Это был трюфель из самого знаменитого трюфельного леса, а Раевский знал, что эти леса под охраной и по ним бродят специальные свиньи в поисках трюфелей, потому что запах гриба похож на запах кабаньего мускуса.
Но после масла трюфель уже был совершенно неудивителен.
– Только я не помню, что у меня с визой, – сказал Раевский.
– Всё у вас нормально с визой. Мы проверяли.
– А что ещё вы проверяли?
– Всё. Я за это отвечаю. Вы не представляете, сколько может сказать о человеке список его покупок по карте, а мы проверяем не только это. У вас виза кончается через три месяца, но вы понравились хозяину, а значит, с визами у вас проблем вообще не будет.
На этот раз они далеко не ездили.
Гриб приехал к ним сам, в красивой машине, в гостиницу рядом с аэропортом. Гриб появился вместе с сопровождающим, который нёс его в серебристом чемоданчике, таком же, в котором лежали остатки масла. Сбоку чемоданчика мигали две лампочки и менялись цифры на дисплее.
Гриб Раевскому дали только посмотреть, есть его сразу никто не собирался.
Андрей Вадимович откинул крышку, и они почувствовали тонкий запах.
Хозяин сунул голову в чемоданчик, потрогал, а потом отошёл на шаг, будто художник, любующийся последним мазком.
Заглянул внутрь и Раевский.
Трюфель лежал на подложке, как мозг в руках хирурга.
Не очищенный до конца, действительно похожий на что-то пока ещё живое.
Раевскому показалось, что он пульсирует.
– Знаете, – сказал Раевский, – мне в детстве казалось, что у грецких орехов есть разум, потому что внутри у них – мозги. Я раскалывал орех, и там были мозги.
Хозяин хлопнул его по плечу и сказал, что он думал ровно то же самое. А потом прочитал один научно-популярный журнал, и в юмористическом разделе там была такая же история. Так думали все, и все дети надеялись, что орехи мыслят.
После этого, естественно, Раевского не отпустили домой, а приказали ехать в загородный дом богача – просто так, на всякий случай.
Он понял, что все его истории, рассказанные к месту, в меру ироничные, в меру редкие, но все – с кулинарным душком, совершили главное – теперь у него будет сытая передышка в жизни.
Он действительно не стал заезжать домой, там было нечего делать, а купил себе смену одежды прямо в аэропорту.
* * *
Это был огромный дом и, как показалось Раевскому, совершенно нелепый.
Замок богача одиноко стоял на краю леса – очень некрасивый, асимметричный, покрытый башенками, как опятами.
Он разложил свои скромные вещи в комнате, походил по залам. Андрей Вадимович куда-то подевался, но в коридоре Раевский наткнулся на третьего пожирателя масла.
В отсутствие хозяина он был более разговорчив и сказал, что не любит, когда много гостей. Много гостей – всегда проблемы с безопасностью. Гости слетались на масло как мухи. Впрочем, ещё и на трюфель.
Раевский с предварительным уважением спросил, много ли пришлось перепробовать экзотики, и тот отвечал с некоторой скорбью. Раевский понял, что охраннику это не нравится, но служба есть служба.
– Мы ели мамонта, – печально сказал хранитель тела.
– Ну и как?
– Не очень. Ну, я попробовал. Хозяин попробовал, ну и мы – что осталось. По-моему, дрянь. Но мы много что пробовали. Теоретически можно есть всё, – разумеется, сперва делают анализ. У хозяина всегда наготове лаборатория. Но это когда полевые выезды, сейчас не надо. Сейчас будет про грибы. Сейчас всё про грибы.
Но хранитель почувствовал, что говорит слишком много, и ушёл в сторону гаража.
Раевский побродил ещё и даже посидел в сауне, которую обнаружил в подвале. Он сидел там один и чувствовал себя неуютно.
Поэтому он остыл, оделся и пошёл осматривать имение.
Сперва ему казалось, что тут пустынно, но вскоре он стал различать едва заметные движения – там, у забора, неслышно проходил вооружённый человек, а тут другой вёл на поводке мягко ступающую собаку.
Он обнаружил павильон, который оказался огромным обеденным залом. Там царил тёплый сумрак – несмотря на отсутствие людей, павильон хорошо обогревали.
Вдруг вспыхнул свет, и Раевский дёрнулся, как мальчик, которого застали за воровством шоколада из буфета.
Навстречу ему вышел человек в странном мундире, который издалека можно было бы принять за одежду пастора, но это была фантазия на тему поварской формы.
Он поклонился, и Раевский поклонился ему в ответ.
Человек этот был ни мал, ни велик, что-то ускользало от определения, и Раевский поймал себя
