СНТ - Владимир Сергеевич Березин
Лучше бы он прихватил и свои рюмки. Помогли бы даже гранёные стаканы, хотя это несколько противоречит дипломатическому этикету. Всё дело в том, что чужие рюмки оказались не совсем чистыми, и через день супружеская пара оказалась в больнице при посольстве.
Потом говорили, что советскому дипломату помогло то, что через несколько часов на приёме в своём посольстве он пил среди своих – и без меры, но вот жена его была не склонна к пьянству. Поэтому через неделю её увезли на родину в скучном цинковом ящике, обшитом редкими там досками. Но о том, как вредна грязь на бокалах и рюмках и чем это чревато, спорят до сих пор.
Эта месть была признана высокими сторонами личной инициативой, и человек, не заботившийся о чистоте посуды для гостей, через некоторое время не справился с управлением автомобилем. Его красивая дипломатическая машина упала с набережной в океан, где уже не было никаких военных кораблей – ни советского, ни французского.
Но вдовцу в этом не было никакой радости. Он любил свою жену, и теперь тоска грызла его сердце. Его товарищи всё понимали, дипломата думали отозвать домой, но пока его никем нельзя было заменить.
И случилось то, чего никто не ждал.
Советский человек, свободный от религиозных предрассудков, отправился в тот квартал города, куда обычно ходили ночью. Там было не продохнуть от горького запаха трав, горевших в жертвенниках, и то и дело можно было заметить крестьянина, волочившего за собой на верёвке козу.
Крестьянин обычно возвращался из этого квартала просветлённым, а коза не возвращалась, потому что всякое просветление имеет свою цену.
Дипломат Савостьянов не очень желал просветления, но знал, что душа умершего ещё сорок дней бродит по миру, прежде чем совсем исчезнуть. Неизвестно, относится ли это ко всем душам, равно как и к душам граждан социалистических стран или просто стран, вставших на путь построения социализма.
Так или иначе, дипломат вступил в долгую беседу со старухой, мало понимавшей в социализме, но знавшей толк в перемещении душ. Они сидели в тёмной комнате, которую освещали свечки в пустых тыквах, потому что есть места, в которых День Всех Святых длится весь год, хоть местные жители и не справляют этот праздник.
Старуха говорила с Савостьяновым уважительно. Откуда-то она знала его историю.
Она сказала гостю, что есть одно средство помочь горю. Но для этого нужно найти человека, который согласится уступить своё тело по доброй воле. Казалось бы, это неразрешимая проблема, но островное государство было небогато, и народ в нём жил бедно.
Когда гость пришёл во второй раз, ему сказали, что такой человек нашёлся.
Теперь в луче света, льющемся из сушёной тыквы, на него смотрела большеглазая, не очень красивая девочка. Потом про неё говорили, что она похожа на лягушку, однако не нам судить о чужой красоте.
Родным девочки нужны были деньги, но оказалось, что бо́льшую часть их они готовы взять вещами, которых у людей из страны победившего социализма было всё же больше, чем у граждан стран, только вступивших на путь просветления.
Так что, когда советский дипломат приехал в квартал странных запахов, машина его была тяжело нагружена. Коза тоже явилась – из багажника. Она уныло блеяла, понимая, что уж её-то ничего хорошего не ждёт.
Савостьянов недолго сидел в тёмной комнате и нюхал запах свежей крови и чадящей травы.
Девочка вышла к нему и незнакомым голосом вдруг сказала:
– Серёжа…
Под мышкой у неё была пустая тыква, заткнутая тряпкой. Внутри скреблась прежняя душа – на всякий случай.
Через некоторое время девочка улетела учиться туда, где вода падает на землю белыми хлопьями и нельзя ходить босиком. Ушедший со службы дипломат женился на ней через год, а после этого всё в мире вдруг завертелось, исчезло привычное, жизнь и планета переменились, куда-то подевались целые страны, не говоря уж о больших десантных кораблях.
Но умение говорить с людьми, в том числе и вооружёнными, по-прежнему пользовалось спросом.
Савостьянов жил себе и жил…
– Но? – спросил я Елену Сергеевну.
– Что «но»?
– Обычно после этого бывает какое-то «но».
– Обычно бывает, а тут нет. Тут любовь и гармония. Это тебе всё время нужно, чтобы было как в книгах: он любит её, она любит его, но она умерла, и над ней всё время вьются мухи.
– А как же коллеги? И всё такое… Это бы обязательно вскрылось!
– Ну подумай, – снисходительно посмотрела на меня Елена Сергеевна. – На дворе ещё прежняя власть, и в телевизоре ещё не каждый год говорят руины и лают загадочные собаки. Ты регулярно ходишь на марксистско-ленинские курсы и плещешься там в океане материализма. И после всего этого ты приходишь к начальству, чтобы доложить: «Наш шпион, или, если хотите, разведчик, занимается переселением душ. А жена его живёт в чужом теле, прикупленном за сходную цену у прежнего владельца». Рискнёшь прийти с таким докладом к начальству? То-то. Да что начальство? Попробуй просто за столом кому-то ещё рассказать.
Раньше можно было прослыть сумасшедшим и нажить неприятности. В нынешние времена всё гуманнее. Вот Фролов вдруг помолодел лет на тридцать и всех убеждал, что это благодаря молодильным яблокам, которые у него растут. Какие у него яблоки? У него яблонь сроду не было. Одна сныть да топинамбур. А он туда же – «молодильные яблоки». Я столкнулась с ним неделю назад: опять старый, и перегаром несёт, как из бочки. Допускаю: достал где-то одно, но что оно в его жизни уценённой меняет? Ни-че-го.
* * *
С нашего балкона было хорошо видно, как седой старик и его жена вышли в сад.
Старик держал в руках лопату, а женщина – коробку. Видимо, с семенами.
– Кабачки, – сказал я.
– Что «кабачки»? – не поняла Елена Сергеевна.
– Хорошо, если бы они сажали кабачки. Это было бы достойным завершением истории.
– Нет, глупый. Они не любят кабачки. Их нужно раздавать, а им – некому. Кабачки служат для социализации людей. А Савостьяновы сажают тыквы, я была у них на участке и видела. Выращивают тыквы, а потом делают из них фонарики. Одним словом, прекрасные соседи, только слишком благовониями увлекаются.
(по грибы)
Побойчей французов твоих были поляки, татары и шведы, да и тех старики наши так откачали, что и по сю пору круг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости.
Фёдор Ростопчин. Афиши 1812 года, или Дружеские послания от главнокомандующего
