Двоюродная жизнь - Денис Викторович Драгунский
Она вспоминала, как познакомилась с Колькой, как он на нее тут же запал, влюбился, ловил на всех пати, писал письма, звонил, добивался, и какая она была тогда красивая, стройная, гладкая сорокалетняя вдова, а ему двадцать девять. Она ему сразу заявила свои резервейшнз, а он клялся, что не разлюбит ее никогда, – и первые десять лет было в общем-то хорошо. Вот ей уже пятьдесят три, ему сорок два. Он немного разъелся, а она – ни капли. Правда, он был и остается бестолочью, все время проекты и стартапы, и всегда облом, она уже два года перестала давать ему деньги на этот бред, но жили все равно неплохо. По-доброму жили. С пониманием. Секс не реже двух раз в неделю. Да в сексе ли дело? Хорошо, не в сексе. А в чем? В любви? А что такое – любовь? Нежность, верность, помощь, понимание, сидеть тихо болтать вечерами, и чтобы одни и те же фильмы нравились? А? Все было. И вот така фигня, малята…
Встала, прошла в прихожую, взяла сумку, которую оставила под зеркалом.
Пошла на кухню.
– Держи! – и протянула Василисе пятитысячную бумажку.
– Вы что? – та стала отпихивать ее руку.
– Наверное, у него просто денег не было. Держи, кому сказано! И за деньгами теперь приходи ко мне. Фил фри. Фил эт хоум. Но если ты вдруг забеременеешь…
Василиса спрятала купюру в карман джинсов и спросила:
– Вы меня убьете?
– Опять за свое! – засмеялась Надежда Павловна. – Тогда я тебя уволю, но ты, главное, ни на что не рассчитывай. В этом доме всё – поняла, девочка? – всё-всё-всё – принадлежит мне, только мне. Он здесь даже не прописан, имей в виду. А если я прямо сейчас умру, то все мои активы, включая деньги от продажи вот этой квартиры, – для убедительности она постучала кулаком по стенке, – всё пойдет в благотворительный фонд «Альпийские маки». Поняла?
* * *
Через неделю к ним пришла полиция: Василиса написала заявление на Николая Антоновича, что он ее пытался изнасиловать.
Надежда Павловна о чем-то пошепталась с капитаном. Он ушел. Она позвала в гостиную Василису и мужа.
– Девочка, забери из полиции заявление. И его забирай тоже. Советую вам пожениться. Даю двадцать лямов. Типа приданое. Чисто по доброте. Двушка в нормальном районе, и здравствуй, новая жизнь! А? Поди кисло?
– Надя! – Николай Антонович упал на колени. – Прости меня!
– Уже, – сказала Надежда Павловна. – Но все равно до свиданья.
– В смысле «прощай»? – уточнила Василиса.
Надежда Павловна кивнула и махнула рукой.
нечто из классики
Превращение
Проснувшись не таким уж ранним утром первого мая 2048 года, Григорий Зямлин вдруг почувствовал, что он превратился во что-то, во что никак не хотел, не планировал и даже не подозревал возможности превращаться: из честного, порядочного человека в доносчика, то есть в подлеца.
Он потер переносицу, обдумывая случившееся.
За дверью его комнаты, в кухне, слышались голоса родителей: мамы Анастасии Сергеевны и папы Леонида Федоровича. Брякали чашки, зудел чайник: семья готовилась к общему завтраку, как всегда у них было в воскресные и праздничные дни. По коридору, пришлепывая домашними тапочками, туда-сюда пробегала старшая сестра Люба. Григорий сладко потянулся и погладил самого себя, сознавая запретность и неприличие своих фантазий – ах, Любонька, двадцать шесть лет, такая прекрасная – наверное, сейчас носится по квартире в халатике, халатик надет на ночнушку, а под ночнушкой вообще ничего, а-а-а! Все, все, стоп, стоп. Григорий откинул одеяло и полюбовался своим телом – мускулистый, стройный, даже худой, ребра видны, втянутый живот, и дальше все в полном порядке…
А вдруг это ему только показалось? Просто почудилось, что он стал подлецом?
И почему, собственно, он так решил?
Да потому, что он проснулся утром с явным желанием написать донос. Неважно на кого, это уже второй вопрос. Ему не хотелось разделаться с врагом путем доноса – у него не было врагов. Ему не хотелось испортить доносом жизнь какой-нибудь знаменитости, которая раздражает своим самодовольным успехом и роскошью, – ему было наплевать на этих звезд и випов. Хотелось просто донести. Из принципа.
На кого? А черт его знает. Было туманное ощущение врага, который рядом, который не распознан, но существует и самим своим существованием – мешает. Поэтому и хотелось написать донос.
Самое странное, что это желание было ровным, обычным, даже – сам себе сказал Григорий – даже комфортабельным. Не желудочный спазм голодного бедняка при виде куска хлеба, а спокойный аппетит джентльмена, развернувшего меню в ресторане. Не опасливая страсть юного любовника, а уверенное и ласковое чувство мужа на десятом году супружества.
Григорий поправил подушку под головой и попытался понять, как это с ним случилось. Когда, в какой миг, на каком пороге он превратился в подлеца – вернее, еще не превратился, но уже готов. Наверное, это важнее. Готовность важнее деяния. Деяния без готовности не бывает, но если есть готовность – деяние будет, не сегодня, так завтра, так через полгода. Как говорится, «внутренне созрел».
Вообще-то по телевизору настырно осуждают доносы. Седые зубры и юные козочки пропаганды на разные голоса твердят – не меньше чем по пять раз в день на каждом канале, – что доносы подлы, что доносы грязны, что доносы – это «тяжелое наследие столетней давности». Григорий вдруг подумал, что в этих словах не столько осуждение, сколько подзуживание. Вспомнил родительские рассказы о своем детстве; когда он сильно мешал взрослым говорить за столом на взрослые темы, ему строго объявляли: «Гришенька! В свою комнату идти – нельзя! Самому играть – нельзя!» – и он, стуча ножками по паркету, бежал в детскую, хватал игру и впивался в нее минут на пятнадцать. Потому что запрещено! А раз запрещено – хочется нарушить!
То есть вдруг они это нарочно, про доносы?
Но в конце-то концов, он взрослый, самостоятельно мыслящий человек. Что ему все эти провокации!
Почему же он тогда?
Он попытался вспомнить, что происходило в городе в последнее время. Ничего нового. Все стабильно. Вот только ОГС; уже несколько лет (три? пять? не меньше двух, но уж точно не больше пяти). Особый Городской Статут, вместо прежнего Устава Города; особого тут только то, что выборы Главы Города откладываются на срок действия ОГС. Честно говоря, это не имеет никакого значения. Но есть странные особи, которые считают, что это ЧП, то есть Чрезвычайное Положение. ГГ объяснил, что ЧП – это другое, гораздо
