Панас Мирный - Гулящая
- Ишь какая красавица! Ишь какая стала хорошая! - хвалил он, трепля ее по полной щеке своей маленькой белой рукой. От этой ласки кровь бросилась Христе в лицо, ударила в голову. В сердце ее загорелось какое-то сладкое и тревожное чувство,- так вспыхивает фитилек, если поднести к нему горящую спичку. Рука паныча греет, щекочет; краснея, словно алый цветочек, Христя склонила голову набок и прижала подбородком его руку к своей шее. Она услышала, как забилось у нее сердце, как от вздоха высоко поднялась полная огня грудь.
- Славная! - проговорил паныч таким ласковым голосом, что Христя даже голову подняла.
"Он это сказал или не он?.." Глаза их встретились. Сквозь синие стекла очков, как черные ягоды, глядели на нее блестящие зрачки, искорки трепетали в них; а у Христи глаза горели, сверкали... Дыхание в груди у нее захватило, кровь еще больше прилила к лицу, в ушах шумело. Христя отпрянула и выбежала в кухню.
- Что он говорил? - зашептали Марина с Марьей. Христя не могла говорить... так билось, стучало у нее сердце в груди.
- Нет, с вами каши не сваришь! - громко произнес паныч, захлопывая книжку.- Подите-ка лучше сюда да спойте песню. Кто умеет?
- Христя умеет! - крикнула Марина.
- Я не умею,- потупившись, тихо сказала Христя.
- Да ну, будет тебе! Как же не умеешь? - уговаривает Марина.- Умеет, умеет,- уверяет она паныча.
- Христя! Что же ты? Ах, какая ты застенчивая! Спой хоть одну; я послушаю. Я люблю простые песни.
- Да ведь я же не умею,- упиралась Христя.
- Давайте поведем ее! - крикнула Марина, и они вместе с Марьей схватили Христю под руки и потащили в комнату паныча.
Паныч взял стул, приставил к своему и посадил Христю рядом с собой. Христя только руками всплеснула и засмеялась... Она сидит рядом с панычом! На том месте, где не так давно сидела пани... Чудеса, чудеса! Марина и Марья склонились над ее стулом, посматривают то на паныча, то на нее, переглядываются, и Христя чувствует, что глаза у них смеются... Ей становится и душно и томно; горло сжимается, сердце замирает. Она вскочила бы и убежала, да он держит ее за руку - не пускает. В том месте, где его пальцы сжали руку, кровь стучит у нее, бьется жилка.
- Какую умеешь, Христя, скажи или спой. Я запишу.- С этими словами он взял перо, бумагу.
Воцарилось молчание. Паныч ждет. Христя молчит, вспоминает: какую бы? Мысли в голове у нее так перепутались, все песни так смешались, что она целиком не вспомнит ни одной. Если бы еще Марья с Мариной не стояли у нее над головой, а то она слышит их горячее дыхание и чувствует, с каким нетерпением они ждут.
- Да я не умею! - крикнула Христя и так покраснела, что слезы выступили на глазах.
- Ну, вот! Опять "не умею"!.. Ну, сделай милость,- просит паныч.
- Да ну же, Христя! - толкнула ее в бок Марина.
- Ох! как мне душно! - тяжело вздохнула Христя.
Снова молчание, снова все ждут.
- Ну что, хорошо? - крикнула Христя и засмеялась. За ней засмеялись и Марина с Марьей; паныч нахмурился.
- Так никто и не споет? - строго спросил он.
- Пускай сперва Марина... мне душно,- ответила Христя.
- Я петь не умею, я расскажу,- согласилась Марина.
Христя вскочила и выбежала в кухню. Марина уселась рядом с панычом, склонилась к нему, положила руку на спинку его стула, как будто собиралась обнять паныча.
- Какую же вам? Про Гриця знаете? - спросила она.
- Нет, не знаю.
Марина начала песню про Гриця. В комнате тихо стало, слышно, как муха пролетит, только голос Марины раздается в тишине да перо, записывая, бегает по бумаге, скрипит... Христя на цыпочках вошла в комнату и стала около Марьи. "Ведь вот рассказывает Марина,- думалось ей,- да так смело, так хорошо, а я вот - не могу. Мне стыдно... Отчего? Ах, какая я глупая!.." И Христя решилась, как только Марина доскажет, рассказать песню про девушку и вдовца. Она так любила эту песню!
Марина кончила.
- Пишите другую! скорей,- промолвила Христя.
- Садись! - говорит Марина, вскакивая со стула.
- Нет, сиди, сиди. Я отсюда.
И начала рассказывать. Сперва речь ее была тиха, слова с трудом срывались с губ; она краснела, останавливалась, припоминала... Но чем дальше, тем свободней лилась ее речь, память яснела, голос креп... Она смотрела, как он пишет: перо быстро бегало по бумаге, торопясь за ее словами; строчка за строчкой словно выплывали из-под пера, ровно ложились на бумагу...
Нейди, девка, за вдовца,
Будет тебе худо!
звенит на всю комнату ее молодой голос. Все глубоко вздыхают при этих словах, будто говорят: правда, правда! Видно, и панычу песня полюбилась: глаза у него горят, лицо неприметно подергивается.
- Все! - крикнула Христя, кончив песню.
- Ах, какая хорошая! - сказал паныч и положил перо.- Вот видишь, а говорила: не умею,- упрекнул он Христю.
- Да она их столько знает,- держа его за плечо, говорит Марина,- не сочтешь!
Паныч искоса поглядел на Марину; видно, не понравилось ему ее обхождение. А Марине что? Она не замечает его косого взгляда. Его свежее лицо, его тихий и ласковый голос так влекут к себе. Марина еще ниже склонилась к нему, ее плечо касается его плеча, ее рука лежит у него на спине. Вытянув обнаженную шею и не сводя с него глаз, она так и разливается... Ей так хочется поболтать! Она рассказывает, какие песни певала Христя в деревне и какие это все красивые песни!
- Вы только ее заставьте; она все расскажет.
- Ладно, ладно,- хмурясь, отвечает паныч.- В другой раз, сейчас я устал.
- Довольно! пойдем,- говорит Марина, собираясь уходить.
- Постойте,- говорит он и лезет в карман. Вынимает двугривенный и подает Христе.
- Зачем? - спрашивает та.
- На! - настаивает он.
- На что? - восклицает Христя.
- Да бери, глупая! Это за песню,- говорит Марья.
- Не хочу! - ответила, опечалившись, Христя и выбежала в кухню.
Паныч пожал плечами, надул губы.
- Ах, какая глупая! - говорит со смехом Марина.- Давайте мне, давайте, я возьму.
Паныч нехотя дал. Марья, увидев, что дело пошло на разлад, поспешила за Христей; осталась одна Марина.
- Спасибо вам!- щебечет она, вертя в руках монетку.- Эти деньги я не буду тратить... ни за что не буду! Отдам еврею, чтоб ушко приделал - дукат будет. Погляжу на дукат - и вас вспомню! - сверкая глазами, прибавляет Марина.
- Ладно, ладно,- глухо отвечает тот.
- Почему ты, глупая, денег не взяла?- доносится из кухни голос Марьи.Паныч рассердился!..
- Разве я подрядилась рассказывать? - крикнула Христя так, что паныч вздрогнул.
- Чего они там? - сказала Марина и выбежала в кухню. Паныч затворил за нею дверь и заходил по комнате.
Пленительная красота Христи, ее молодость и прелесть взволновали его кровь, возбудили его... Так бы и обнял ее! Так бы и впился в полную горячую щеку, прижал к своей груди!.. "Ф-фу ты! Ну и аппетитная!" - проговорил он, махнув рукой... Глаза у него горели, прерывистое жаркое дыхание вырывалось из груди... Он быстро заходил по комнате... Дика, как дикая козочка!.. И денег, глупенькая, не захотела взять... А тут эта потаскуха подвернулась!.. Вот уж потаскуха! "Дукат на память",- мысленно передразнивал он ее...
- Ну, конечно! - произнес он вслух и тяжело опустился на стул, кусая губы. Ему было досадно, досадно, что Христя не одна пришла, а с этими... "Уж эти мне помощницы!" - чуть не крикнул он и вскочил.
- Христя! Дайте воды! - крикнул он в дверь.- "Хоть еще разок погляжу на нее",- подумал он. Какую же кислую гримасу он скорчил, когда воду принесла не Христя, а Марья.
- А Христя где?
- С девушкой осталась.
Он припал горячими губами к холодной воде.
- Ну, и разожгла же ты паныча,- рассказывала Марья, выйдя в кухню,полный стакан воды духом хватил.
Христя сидела на лавке, молчала; молчала и Марина, сидя на постели.
- Что это вы так пригорюнились? - спросила Марья, глядя на девушек.
- Ох, мне уже домой пора! - воскликнула Марина и, вскочив с постели, стала одеваться.
- И у нас паныч есть, не думай! - одеваясь, тараторила она.- Да еще как хорошо на скрипке играет! Приходи как-нибудь, я попрошу, он сыграет нам.
- Возьми же монисто! - сняв с шеи, протянула ей его Христя.
- Не надо. Придешь - тогда отдашь. Так слышишь: приходи. Прощайте!
- Страх какая охотница до панычей! - сказала Марья, когда Марина скрылась в сенях.
Христя, проводив Марину до ворот, вернулась грустная, хмурая. Она ругала себя за сегодняшний вечер. Чем посидеть в кухне, так ее понесла нелегкая к панычу. Зачем? Чтобы ткнул, как собаке, двугривенный! А та вперед забежала: "давайте мне!". Так и лезет в глаза, так и подлещивается!.. А она, она разве лучше? Нарядилась и полезла к нему!.. В сердцах, сбрасывала Христя наряд, который еще недавно так нравился ей, рвала, расплетая, косы... Ей не хотелось, чтобы на утро хоть крошечка осталась от сегодняшнего, чтобы хоть что-нибудь напомнило ей этот вечер.
Она легла спать, но долго не могла заснуть, все ворочалась с боку на бок; а в голову нет-нет да взбредет досадная мысль, вьется вокруг сердца, ищет, с какой бы стороны подобраться, чтобы уязвить посильнее, уколоть побольней!..
