Ангелина - Александр Козлов
Она наблюдала за падающими листьями и словно слышала, как каждый из них шепчет ей, что все в жизни проходит, и даже самые радостные моменты становятся воспоминаниями. И становилось страшно от мысли, что будущее кажется таким же серым и бесцветным, как холодный осенний день. Но в этой тьме, среди увядания, все же оставалась искорка надежды. Как в каждом увядающем листе есть своя красота, так и в ее сердце еще теплилась мечта о переменах.
Первая беременность пришлась на самое уязвимое время ее жизни, поселившись незваным гостем в доме, где царили не любовь и забота, а бесхребетность мужа и скрипучая, разъедающая все живое сварливость свекрови. Ее слова, точно зазубренные пилы, с каждым разом все глубже врезались в нежную душу Ангелины.
– Вот сидит, пузо отращивает, а я тут одна горбачусь! – гремело над головой молодой женщины, когда она, обессиленная токсикозом, пыталась прилечь на диван после мучительного утреннего приступа.
Ангелина молчала, глотая обиду. Голос внутри шептал: «Я же ношу твоего внука…», но слова застревали в горле, боясь вырваться наружу и разбить и без того хрупкий мир.
Михаил оставался по-прежнему тенью своей матери.
Однажды, когда Ангелина, бледная и измученная, готовила ужин, Варвара Прокопьевна, по своему обыкновению, торнадо ворвалась на кухню.
– Ты что, совсем оглохла? Я просила сварить компот из сухофруктов! А ты опять эту свою гадость варишь! – голос свекрови звенел пронзительно, как разбитое стекло.
Молодая женщина, забыв про тошноту и слабость, попыталась объяснить, что врач посоветовал ей именно этот суп.
– Ах, значит, врач посоветовал? Да что они понимают, твои врачи! Только деньги дерут! А я всю жизнь прожила, знаю, что тебе лучше! – старуха подлетела к плите и, недолго думая, вылила суп в раковину.
Ангелина опустилась на стул, чувствуя, как мир вокруг нее начинает плыть. Слезы неконтролируемым потоком хлынули из глаз. Да разве видано такое отношение к человеку! Раньше только в сказках читала про злых мачех…
В этот момент вошел Михаил. Увидев заплаканную жену и разгневанную мать, он застыл в дверях, словно кролик перед удавом.
– Мишенка, ну ты посмотри на нее! Опять истерику закатила! А я ей, между прочим, одного добра только желаю! – запричитала Варвара Прокопьевна.
Ангелина подняла на мужа полные мольбы глаза. Она ждала, что он скажет хоть слово, хоть полслова в ее защиту, но тот лишь виновато опустил взгляд, как будто сам в чем-то провинился.
– Мам, ну зачем ты так? – произнес он еле слышно, но этих слов было недостаточно, чтобы облегчить боль, которая разрывала сердце Ангелины.
– Зачем? Да я для вас же стараюсь! А эта вот только ноет и жалуется! – свекровь не унималась.
Ангелина, не выдержав, выбежала из кухни и заперлась в своей комнате. Там легла на кровать, обхватив руками живот, и зарыдала в подушку – одинокая и беззащитная, как тростинка, сломленная бурей.
Михаил ворвался в спальню с недовольным лицом:
– Чего нюни распустила!
– Я не могу так больше! – всхлипнула она, отчего ее лицо показалось Михаилу просто уродливым.
– Незачем на мать обижаться – у тебя же никого нет, кроме нас!..
В этом и заключалась вся трагедия! У нее действительно не было никого, кроме бесхребетного мужа и сварливой свекрови. Но при этом она понимала, что, если так пойдет и дальше, то потеряет не только себя, но и надежду на счастливое будущее для своего ребенка.
Глубоко несчастная, ей просто хотелось, чтобы кто-нибудь просто обнял ее и сказал, что все будет хорошо. Но в этом холодном, душном доме не находилось места для тепла и сочувствия. Оставалась только пустота, обида и чувство безысходности, которое росло с каждым днем. И если рождение ребенка не изменит ситуацию к лучшему, то рано или поздно ей придется найти в себе силы вырваться из этого порочного круга, чтобы защитить себя и своего будущего ребенка, даже если придется бороться в одиночку.
Сейчас она еще не знала, как это сделать, но твердо решила, что не позволит себе сломаться: будет бороться за свою жизнь и жизнь малыша, который уже бьется у нее под сердцем.
Глава пятая
Рождение Антошки свекровь расценила не иначе как личное достижение, но при этом не стремилась проявлять к нему внимания, подобающего бабушке, а оставалась целиком поглощенной собственной материнской любовью. Благо, малыш ничего не понимал, хотя Ангелине до слез случалось обидно, что свекровь так и не смогла найти в своем сердце местечко для любви к единственному внуку.
Варвара Прокопьевна, очевидно, наслаждалась безраздельной властью и с лихвой пользовалась безволием молодой женщины.
Ангелина не прекословила, обиды терпела безропотно, никому ни о чем никогда не жаловалась, внутренне изнывая от одиночества, обиды и безысходности. Часто плакала ночами напролет, беспричинно битая языком свекрови и кулаками пьяного мужа. Наутро, безмолвная и смиренная, шла кормить домашний скот и птицу, потом бежала на работу, вечером спешила за Антошкой в садик и оттуда прямиком домой – снова управляться по хозяйству.
Михаил часто выпивал, возвращался домой поздно, всегда уставший и безучастный. На выходные норовил убраться из дому, попьянствовать (так и говорил!) с друзьями. Философия его была грубой и простой, как вырезанная топором фигурка: женился, ребенка «начудил» (как он цинично выражался), а значит, отдал долг обществу, выплатил ипотеку совести. Теперь, по его мнению, наступило время собирать дивиденды с этого «вложения», время гулять и наслаждаться, пока песок не посыпался из-под ног. Он видел себя не отцом и мужем, а этаким пилигримом, странствующим в поисках удовольствий, где каждая встреча – лишь короткий привал перед новым витком гедонистического паломничества.
Ангелина не спорила, старалась не привлекать к себе внимания и жить ощущением одного дня. Не оттого вовсе, что боялась крушения брака, побоев мужа или жгучего языка свекрови, а потому, что весь смысл жизни сосредоточился на малолетнем Антошке – в нем материализовалась заветная мечта быть кому-то нужной, любить всецело, беззаветно и получать в награду такую же бескорыстную любовь, чистую, как хрусталь, несокрушимую, как гранит.
– Ой-ей-ей, – не упускала случая поддеть сноху Варвара Прокопьевна, – Золушку из себя изображает, страдалицей прикидывается. А сама, небось, только и думает, когда мы с дедом Богу душу отдадим, чтобы к рукам все прибрать. Так вот, запомни, окаянная,
