Михаил Борисов - День Шестой
Результаты у них были примерно одинаковы, хотя летали они совершенно по-разному; перепутать их в воздухе было невозможно, не то что на земле.
- Да какая разница! - Старший поставил рюкзак рядом с моим. - Главное, летаем. А что там наверху?
- Пока ничего. - я пожал плечами. - термички* нет, ветер ровный. Будешь на посадку заходить - бери левее во-о-он того кустика...
Мы увлеклись разговорами и не заметили, как подъехала еще одна машина, за ней еще одна - на старт съезжался народ, кажется, зимняя спячка закончилась. Почуяв летную погоду, пилоты спешили туда, где есть возможность подняться в воздух; вроде бы ехали на разведку - но крылья не забывали прихватить.
Приехал Никита; старт заметно оживился. Крепкий русоволосый парень, он нравился женщинам и легко сходился с мужчинами, ему были рады.
Кто-то расстилал крыло, кто-то разглядывал стропы, Семен привез маленькую лебедку для смотки троса на старт, Андрей (как обычно, в окружении барышень) вальяжно повествовал, как он летал осенью в Болгарии... Старт жил, мне было тепло с этими людьми, бросившими в выходной день телевизор и салатик "оливье" ради возможности подняться в небо. Я курил в стороне, глядя, как ветер уносит табачный дым, и слушал обрывки разговоров: "...Четыре стропы под замену, как будто ножом прошлись... Новый "Сапфир" ну очень интересная штука, дорогой только... Я ему ору - левую, а он вообще ничего... Тоже мне "компетишн" - да у него радиус разворота, как у баржи... Смотрю, Коля под облачком, хотел за ним, а попал в такое... Дурацкий способ - ну надо так запутать клеванты..."
На старте уже стоял пристегнутый Андрей на своем "Твисте", который был когда-то оранжевым, но здорово выгорел, за ним расстилала крыло незнакомая девушка в темном комбинезоне. Начинались полеты, потихоньку образовалась очередь. Меня позвали взглянуть на новые карабины подвески, кому-то понадобилась стропа второго яруса, потом мне сунули в руки рацию - пришлось руководить всем этим хозяйством. Я выпустил в небо Андрея, потом девушку на синем крыле, потом пилоты просто пошли косяком - полет без термички продолжается недолго, и только что севший уже бежит занимать очередь. Выпуская в небо очередное крыло, я вдруг вспомнил о Татьяне и поискал ее глазами. Ее вниманием завладел Никита и теперь водил по полю, что-то с увлечением рассказывая. Она слушала, задумчиво кивая, и время от времени поглядывала на меня.
У тех, кто не летал прошедшей зимой или летал совсем немного, не все шло гладко, на старте приходилось подсказывать и поправлять, не забывая о тех, кто в небе, - и через пару часов я почувствовал, что начинаю уставать. Я передал рацию Сергею и отошел в сторону. Подошла Татьяна:
- Вас тут все знают... Это все ваши ученики?
Я прищурился:
- Некоторых я учил летать, хотя... "качество Мастера не определяется размерами толпы его учеников".
Она на секунду сдвинула брови, задумалась, потом ее лицо разгладилось:
- Ричард Бах, "Дар"... нет, "Иллюзии".
- Один - один. - я посмотрел на нее с уважением.
Она ответила:
- "Мы подчинились правилам игры, и она преображает нас".
Я чувствовал, что эти слова мне знакомы, я наверняка читал это, но словно блуждал в потемках, безнадежно проваливая экзамен. Видя, что я побежден, она смилостивилась:
- Экзюпери.
Я вспомнил. Там еще было о пустыне...
- Точно. "Планета людей". Два - один. - я поднял вверх руки. - я сдаюсь, я побежден.
- Принимается. - Она была довольна. Потом неожиданно спросила: - А у вас не принято угощать победителей обедом?
Я был не готов к такому повороту. Обеденное время было упущено, я предложил ужин - и мы, попрощавшись со всеми, отправились обратно в город. Я стал словоохотливым, рассказывал разные пилотские истории. Она иногда смеялась, больше просто слушала, внимательно наклонив голову, словно готовилась записывать. Участие в серых глазах грело мне душу, я совсем размяк.
Потом я подвез ее домой, в Черемушки. Немного постояли возле подъезда, договорившись встретиться в следующие выходные. Уже возвращаясь домой, я вдруг вспомнил, что о спонсорском логотипе мы так и не сказали ни слова...
В следующую субботу мы снова были в поле, потом нам вдруг захотелось в кино, потом купили шампанского и ужинали в моей холостяцкой берлоге, засидевшись допоздна...
Я просто тонул в этих серых глазах и понимал, что попался. Она чувствовала это - женщины вообще очень тонко чувствуют, - и мое внимание словно расправляло ей крылья, она купалась в нем, ей нравилось, как я смотрю на нее - а мне нравилось, что она все понимает...
Она была одновременно робкой - и властной, стеснительной - и чувственной, в ней было все, что я только мог пожелать в женщине... Положив ее голову к себе на плечо, я лежал с открытыми глазами, слушал ее размеренное сонное дыхание и понимал, что у меня никогда еще не было такой женщины - и, видимо, больше никогда уже не будет, и как я, черт побери, буду жить дальше, когда она уйдет утром?!
Прощания мне не хотелось; затемно, пока она спала, я собрался, двигаясь на цыпочках, взял параплан и вышел на улицу. Сегодня уходил мой самолет, я летел на соревнования. До рейса было еще шесть часов свободного времени, я с рюкзаком шел по сонному городу, курил и мучительно соображал: заметит ли она, проснувшись, ключи от дома, которые я оставил ей на подушке?..
...Через неделю я возвращался с победой. У меня получалось все, я летал так, словно за плечами выросли еще одни крылья, и сам себе удивлялся.
Я постоял немного на лестнице, переводя дух, потом решительно повернул ключ и вошел.
Она стояла в прихожей, словно почувствовав, что я уже за дверью, и смотрела на меня своими серыми глазами - в моей рубашке, с полотенцем на плече:
- А я тут прибралась немножко... Белов, у тебя ужасный беспорядок.
Я бросил крыло там, где стоял, подхватил ее на руки, закружил по комнате, бормоча какие-то слова, напевая какие-то песни, рассказывая тысячу историй сразу; она обхватила мою голову руками и замерла, прижавшись ко мне.
Нет, мы не кружились по комнате - мы взлетали в небо, мы проносились сквозь облака, нам улыбались звезды, для нас останавливались часы, даря нам еще мгновение отчаянного, безумного счастья...
...По утрам она убегала в свое рекламное агентство, поздним вечером мы ужинали, она увлеченно рассказывала, а я просто сидел, подперев щеку рукой, и слушал ее голос. Она жила суматошной жизнью, упорно пробивая себе дорогу, ей почему-то было очень важно добиться всего самой. Я пытался принять на себя хоть часть ее забот, подставить плечо, но встречал такое упорное сопротивление, что оставалось только руками развести. Эмансипация так эмансипация; в конце концов, не это главное.
Я много летал, дела шли неплохо. К нам заезжал Никита, он всегда привозил Татьяне (на другое обращение она просто не отзывалась) цветы или шоколад. Реже заходили ее подруги, с интересом меня разглядывали и шептались о своем на кухне. Иногда и мы отправлялись куда-нибудь - в гости, в кафе или просто бродили по городу.
За все время она единственный раз спросила, хочу ли я, чтобы она научилась летать. Я знал, что, единожды поднявшись в небо, остаешься в нем навсегда; мне думалось, что сумасшедший в доме должен быть один, я сказал ей об этом. Мы посмеялись и больше не говорили на эту тему...
- Привет. - Я пожал протянутые руки. Близнецы уселись напротив, задвигали тарелками. Я с интересом посматривал: выбор блюд у них был абсолютно разный. Ввалился Сыч, сразу стало шумно. Он усаживался долго, смешил хозяйку заведения, потом добрался до меня.
- Ну, Саня... - Он подмигнул. - Рад, что ты вернулся. Давай-ка сломаем эту погоду, чтоб нам завтра улетелось километров на триста!
- С тобой не полечу: уболтаешь по дороге.
- Ради такого случая обещаю молчать полчаса...
За окном распрямилась еловая лапа, стряхнув тяжелый налипший снег. Я откинулся на спинку скамьи и прикрыл глаза, слушая болтовню Толика и звон тарелок на кухне. Отчего-то самые философские мысли приходят в тот самый момент, когда нужна пустая голова...
День третий
- Нет, ты послушай! - Толику не терпелось поделиться очередной теорией. - Это все очень похоже...
Я подремывал, сидя в подвеске. Старт уже объявили открытым, но лететь пока было некуда. По ущельям стелилась дымка. Солнце только-только начало пригревать, глаза слепило от снега.
- Ты слушаешь или нет? - Неугомонный Сыч толкнул меня в плечо, усаживаясь рядом.
- Ну чего тебе? - Я устроился поудобнее, достал сигареты.
- То есть как чего? Я тебе рассказываю о том, что испытывает человек, когда ждет. Вот ты что испытываешь?
- Ничего. Просто жду.
- Так не бывает. - Он горел желанием высказаться. - Все ожидание делится на несколько этапов...
Слева знакомо зашуршала ткань - стартовал разведчик погоды*. По его полету участники соревнований определяют погодные условия. Ярко-красное крыло на фоне снегов и чистого горного неба... Пилотская братия с шутками-прибаутками перемещалась по старту, перетаскивая рюкзаки с парапланами. Вроде бы от первого летного дня никто ничего не ждет, пилоты примеряются к ландшафту и условиям - но возбуждение чувствуется все равно...
