Физическое воспитание - Росарио Вильяхос
Выйдя оттуда, она позвонила Хуану из автомата, чтобы днем с ним увидеться. Она ему сказала, что ходила в парикмахерскую, но не говорила, что так радикально постриглась. Она хотела, чтобы встреча состоялась у него дома, желательно в присутствии его мамы и сестры, чтобы они ее защитили от возможной критики, потому что догадывалась: Хуан оскорбится из-за того, что она не спросила у него разрешения, как пришлось спрашивать у мамы. Папа, увидев ее, обрадовался, как будто у него грузовик с плеч упал. «Тебе так лучше», – сказал он. С тех пор как у нее стала расти грудь, это был первый раз, когда папа обратился к ней вот так, напрямую. На секунду Каталина лишилась дара речи, а опомнившись, тут же торжествующе поглядела на маму, которая тоже слышала похвалу. Единственной причиной, по которой Каталина так долго ходила с длинными волосами, был страх, что ей не позволят даже этого сделать с собственным телом.
Хуан открыл дверь и застыл на пороге с таким видом, как будто собирался послушать любимую песню, а у него вдруг сломался плеер.
– Ты что натворила, Ката?
Она улыбнулась как ни в чем не бывало, и вошла к нему в дом как ни в чем не бывало, и как ни в чем не бывало поздоровалась с его мамой, которая выглянула из кухни, услышав, как ее сын спрашивает у своей девушки, что она натворила.
– Как современно, – сказала мать Хуана, которая всегда была с ней очень любезна.
Каталина не переставала трогать свою голову, потому что ей не верилось, какая чувствительная, оказывается, там кожа и каким приятным может быть прикосновение пальцев, ее собственных пальцев. Она даже разрешила бы Хуану погладить себя по голове, если бы он так явно не показывал свое отвращение. Он смотрел на нее и всем своим видом будто вопрошал: «Как ты могла так со мной поступить?» Она смотрела на него и думала: теперь его друзья уже не будут ему говорить, какая секси у него девушка. Она смотрела на него и понимала, что они одного роста и со спины их можно будет принять за парочку геев. И Каталина поглядела ему в глаза, передавая эстафетную палочку: пусть теперь он ищет поводы, чтобы больше с ней не гулять, а то она уже свыклась с мыслью, что встречаться с ней неинтересно и ей фантазии не хватит кого-то бросить. Тем вечером она легла спать счастливая.
До конца учебы оставалось меньше месяца. Новый имидж Каталины сделал ее последней сенсацией в школе. Гильермо уверял ее, что она похожа на Шинейд О’Коннор. Гильермо лучше всякой бабушки, сказала она себе. На ее стрижку обратили внимание мальчики, но еще больше – девочки. Некоторые выстраивались в очередь на перемене, чтобы погладить ее по голове, как будто бархатной. Это новое впечатление вместе с неожиданным вниманием и вдруг появившимися новыми подругами показалось ей гораздо приятнее, чем поцелуи взасос с Хуаном. Стрижка определенно себя оправдала. Она пожалела, что не сделала этого в начале года: за каникулы волосы отрастут и все про нее забудут. Даже Сусана-второгодница стала смотреть на нее другими глазами. Через несколько дней после стрижки Каталина столкнулась с ней рано утром в школьном кафетерии. Обе забыли, что в понедельник не будет первого урока, латыни, потому что дон Вирхилио по-прежнему в отпуске после конфликта с Шустером. Она впервые обменялась с Сусаной больше чем парой слов. Сусана рассказала, что на самом деле она третьегодница, точнее, как она выразилась, специалистка по второму классу бакалавриата. Каталина посмеялась, и Сусана закончила: «Конечно, если меня когда-нибудь переведут в следующий». Они позавтракали, больше особенно ни о чем не разговаривая, а потом подошли Гильермо, Сильвия и еще одна девочка из их класса. Сусана как-то незаметно и очень легко перевела тему на секс. А может быть, на самом деле все только и говорили, что о сексе, а Каталина раньше не замечала. Она вспомнила Хуана, который в качестве способа порвать с ней отношения выбрал самый простой – не подавать признаков жизни. Сколько же она волновалась, сколько оттягивала, сколько искала правильные слова, чтобы его бросить, – а для него все оказалось так легко. Днем раньше она увидела его на улице; он только поздоровался мимоходом, не остановился даже на секунду, а она, наоборот, застыла ошеломленная, а его колечко так и валялось у нее где-то в рюкзаке. И тут Сусана между делом упомянула, что для нее достичь оргазма – все равно что чихнуть. «А у вас с этим как?» – спросила она остальных, и Гильермо на этот раз не запротестовал, что его как будто причислили к девочкам, а только сделал вид, что он не при делах, и стал листать газету. Зная, что у этой девушки на несколько лет больше жизненного опыта, Каталина не побоялась ответить: «Не знаю, я еще девственница». Сусана наморщила лоб и засмеялась.
– Так девственность оргазму не помеха.
– Точно… вот я глупая, – растерянно ответила Каталина, не решаясь никому посмотреть в глаза, – наверное, можно же всякое делать.
– А главное, – обратилась к ней Сусана и взяла Каталину за палец, – ты сама себе можешь всякое делать.
Она снова засмеялась, как будто ее окружали неуклюжие и непонятливые малыши. Каталина не представляла, что имеет в виду Сусана; сама она к себе не прикасалась и никому другому не разрешала, так откуда ей было знать, как выглядит оргазм? К тому же она никогда не слышала, чтобы кто-то из девочек упоминал, что мастурбирует. Звонок на перемену прервал болтовню в кафетерии своим пронзительным визгом. Гильермо и остальные встали первыми. Прежде чем Каталина поднялась со стула, Сусана провела рукой по ее почти голой голове, с нажимом, против роста волос, от шеи вверх по затылку. Каталина в ответ уставилась на нее, как перепуганная птичка. Она еще немного посидела за столом одна, чувствуя на своей коже след от прикосновения этой девушки, прикосновения теми самыми пальцами, которыми она, по ее же словам, ласкает себя и доставляет себе удовольствие.
Каталина смотрит на себя в грязном стекле магазина и проводит пальцами против роста волос, как Сусана в тот день; ей отчаянно хочется испытать сейчас такое ощущение, как тогда. У нее уже не настолько короткие волосы, они отросли так, что она может дотянуться языком до кончиков прядей. И вид у нее уже не как у мальчика. Просто встревоженный вид. Она смотрит на парня с бензоколонки, который поглощен своими делами и нисколько не торопится. Никому нельзя доверять. Я из-за него опоздаю. Из-за него? – удивляется она собственной мысли. Я же его даже совсем не знаю. Каталина подходит к прилавку, кладет журнал и направляется к двери.
– Я передумала. На самом деле я спешу.
– Дело твое, – отвечает парень, возвращая журнал на место.
Каталина бежит оттуда быстрее, чем бегает на физкультуре. На объездной дороге у колонки совершенно пусто, как будто тут вообще машины не ездят. Цикады продолжают стрекотать, как в середине дня, хотя уже стемнело. Она думает, как быстро доехала бы на велосипеде, который мама так упорно не хочет ей покупать (быть может, в надежде уберечь ее девственность), и какой тяжелый у нее рюкзак, как тяжелы все эти рюкзаки, которые давят ей на плечи, и сами ее плечи, и руки, и бедра, и ноги, и голова, и даже волосы, которые за лето отросли на четыре пальца.
«Сами же потом посмеемся, когда будем вспоминать», – произносит она вслух. Она оптимистка, она дитя, полное решимости вытерпеть этот мир, каким бы он ни был, и не умереть, пока не исполнит хотя бы часть того, что внесла в свой список, хоть и знает, что с каждым днем, каждым месяцем, каждым годом этот перечень будет только расти, пока однажды она не обнаружит, что большинство этих пунктов уже неактуальны или что она не успеет их выполнить за то время, что ей осталось. Когда она перечисляет пункты списка, путь становится немного легче.
Попрыгать на батуте.
Запустить воздушного змея.
Покататься на коньках на катке.
Украсить свою комнату и расставить книги по цветам, потому что когда-нибудь у меня будут десятки книг и пластинок.
