Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев
– Деньги я тебе дам, – не задумываясь, ответил брат. – В долг, естественно, на два месяца. Брат ты мне, в конце концов, или кто. Но поставлю перед тобой два условия. Первое: ты поможешь мне сделать искусственную пиявку. И второе: когда эта твоя машина будет готова, ты позволишь мне время от времени ею пользоваться. В научных, сам понимаешь, целях.
Мы ударили по рукам, и уже через пару дней моя квартира наполнилась голосами часов. Работа шла как по маслу. Сначала я создал замедлитель времени, потом ускоритель, потом ускоритель с замедлителем совместил. Брат бывал у меня чуть ли не каждый день, наблюдал за ходом работы. Всякий раз, когда он являлся, приходила и Любовь Павловна. Тогда я на эти совпадения не обращал внимания, думал, она приходит ради меня, да и работа не давала отвлечься. Уходили они обычно вместе, а я до ночи сидел над своими схемами и думал, клепал, отлаживал.
Наконец моя машина была готова. Как сейчас помню тот вечер в марте, когда проходило первое испытание. Я купил цветы. Пришла Любовь Павловна, и я ей эти цветы вручил. «Посвящаю свою машину вам», – эту фразу я придумал заранее, репетировал её много раз и, когда произнёс в тот вечер, чувствовал, как у меня за спиной вырастают крылья. Брат пришёл на полчаса позже и почему-то мрачный.
– Кто начнёт? – спросил он, ввалившись в комнату и с ходу плюхнувшись на диван.
– Начать лучше с предмета неодушевлённого. Например, вот с этого коробка со спичками. Затем усложняем опыт и пробуем на тараканах или клопах. Ну а дальше, если не будет срывов, дойдёт очередь и до кого-то из нас, то есть до человека. Предлагаю в качестве подопытного себя.
– Я согласен, – ответил брат, и я начал проводить испытания.
На круглую металлическую подставку, окружённую тикающими устройствами, я поставил спичечный коробок. Подал в аппарат ток. Сфокусировал волны времени на лежащем на подставке предмете. Увеличил их амплитуду и скорость. Очертания коробка стали зыбкими, и он исчез на наших глазах.
– Это всё? – спросил меня брат.
Я нажал на рычаг возврата. Коробок появился вновь, медленно материализовавшись из воздуха.
– Видите? – Я взял коробок и внимательно его осмотрел. – Первое: спичек нет, а посылали ведь почти полный. Второе: он весь исчирканный. О чём это говорит? О том, что в будущем люди тоже курящие.
– Неплохо. – Брат уже улыбался, настроение его улучшилось. – А давай-ка мы пошлём туда почтовый конверт с запиской. Попросим людей из будущего положить в него образец ихних денег.
– Неудобно как-то – сразу про деньги. – Я замялся, но брат настаивал, и тогда мы отправили в будущее конверт с запиской.
Скоро он вернулся обратно. Мы открыли, нашей записки не было, а была не наша. Неудобно говорить вслух, что в ней было написано, только братец, как её прочитал, отпихнул в сторону таракана, которого мы собрались заслать к потомкам, и сам вскочил на стартовую площадку, чтобы показать сукину сыну из будущего, где у них там раки зимуют.
Я его пытался отговорить, но не такой был брат человек, чтобы не отомстить обидчику. Я сделал всё как положено: пустил в аппарат ток, сфокусировал волны времени, увеличил амплитуду и скорость. Но решительно ничего не произошло. Брат как стоял на испытательном круге с выставленными вперёд кулаками, так и оставался стоять.
Тогда-то и выявилась главная особенность моего изобретения: ничего живого, ни морской свинки, ни человека, ни даже ёжика, отправить ни в прошлое, ни в будущее нельзя. Ну не проходит всё живое, хоть тресни!
– Когда будешь отдавать долг? – первое, что спросил брат, когда стихли мои ахи и охи. – И где обещанная искусственная пиявка?
Он громко плюнул и ушёл, хлопнув дверью. За ним змейкой выскользнула моя Любовь Павловна. Цветы остались лежать на тумбочке. Крылья, выросшие у меня за спиной, засохли и отвалились.
В общем, денег это изобретение не принесло мне ни рубля. Принесло долги. Которые нужно было, хочешь не хочешь, а возвращать. Но с каких, спрашивается, доходов? Тогда-то я по совету брата и подрядился выступать с его дрессированными животными. Брал у него напрокат зверушек, ходил с ними по улицам и дворам, а всю выручку отдавал ему. Правда, кое-какие эксперименты всё же проводить удавалось, вот, к примеру, изобрел спикосрак. Ну и совершенствовал помаленьку родное чадо, свою машину.
А потом меня посадили. Якобы за нетрудовые доходы. Арестовали прямо на улице, когда мы давали представленье. Моих артистов, собаку, кошку и попугая, тех отпустили. А меня в машину и сперва в ближайшее отделение, а потом уже в КПЗ, в тюрьму. Был суд, дали мне год исправительно-трудовых работ. Когда судили, припомнили и тот фельетон, и даже перерасход свинца на фабрике водолазной обуви – это когда ботинки с моим усовершенствованным каблуком запустили на поточное производство, – и то, что я соседей этажом ниже залил однажды электролитом случайно. Ну и главное, конечно, эти уличные концерты. А я ж себе с тех концертов в карман не положил ни копейки, всё отдавал брату. Ну схитришь иногда, без очереди в бане помоешься, нашу ж ванну брат ещё в период общего моего с ним проживания напрочь испоганил пиявками. Или семечек стакан для попугая попросишь. Или косточку для собаки. Они ж тоже люди, хоть и животные. И любили меня опять же, не то что этого живодёра-братца, который их по-человечьи говорить обучал только с помощью щипцов и колючей проволоки. Да и я их полюбил, как родных, особенно попугая. Потом, когда вернулся из мест заключения, завёл себе такого же пернатого друга по кличке Костя и обучил его различным словам.
Пока я год за бесплатно работал на государство, брат перетащил из моей квартиры в свою всё самое ценное оборудование, чтобы, значит, над своей пиявкой трудиться. Ничего у него, понятно, не получилось, тогда он, что было из металла, сдал на металлолом, а остальное снёс в утиль или на помойку. С Зинкой, своей женой, он развёлся, отсудив у неё квартиру. Пригрозил тюрьмой, мол, раскрою ваши тайные махинации
