Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев

– Нет, ребята, вы меня не так поняли. – Капитан Немов страшно разволновался. – Вам домой сейчас никак невозможно. Дело в том… – Лицо его стало огненным. – Дело в том, что… как вы его назвали? Да, психованный маньяк, ну так вот… Дело в том, что это мой родной брат.

– Ну попали… – сказал Щелчков. – Значит, вы с ним работаете на пару?

– Не шутите так больше, молодой человек, пожалуйста! Я вам только добра желаю. Это я вас вызвал сюда секретной запиской, когда узнал, что брат вас преследует. Чтобы предотвратить душегубство и живодёрство с его стороны.

– Получается, это не мы к вам сюда на помощь спешили, это мы сами себя спешили спасти?

Кажется, я запутался окончательно.

– Секундочку, – вмешался Щелчков. – А у этого вашего брата, кроме вас, ещё братья есть?

Я понял, почему он спросил. Тогда, в саду на скамейке, Сопелкина кричала на Севастьянова, что он убийца своего брата.

– Нет, других братьев нет, – ответил капитан Немов.

Щелчков собрался спросить ещё, но товарищ капитан Немов ему не дал.

– Знаю, ребята, знаю. – Он снова посмотрел на часы. – Вопросов у вас ко мне, наверное, набралось достаточно. Поэтому предлагаю так. Сейчас я рассказываю самое основное. Потом… – Он нахмурил брови. – Потом – судя по обстоятельствам. Но в первую очередь ваш пленный товарищ. Будем вашего товарища выручать.

Он внимательно посмотрел на нас и начал свой суровый рассказ.

Лет примерно до четырнадцати-пятнадцати мы с братом жили как на разных планетах. Он всё время пропадал во дворе, я же в основном сидел дома и, кроме школы, практически не бывал нигде. Я рос хилым, спортом не увлекался, читал фантастику и мечтал полететь на Марс. Брат был младше меня на год, книжек он не читал вообще, а во дворе занимался тем, что мучил бедных четвероногих жителей. Поймает там какую-нибудь дворнягу, привяжет к водосточной трубе и ну выдёргивать ей шерсть по шерстинке. Или птичек ловил петлёй – воробушков, голубей, синичек – и отпиливал им лобзиком лапки. Когда его за это наказывали, он нервничал и больно кусался, говоря учителям и родителям, что делает это в научных целях – для проверки животных на выживаемость.

Потом я окончил школу и поступил на водолазные курсы обучаться профессии водолаза. Все мальчишки тогда чем-нибудь увлекались – водолазным делом, воздухоплаванием, радио или чем другим. А потом началась война, меня призвали в водолазные войска, и воевал я в них до самой победы. Служба была тяжёлая, из дома никаких весточек – по причине моей сугубой секретности и невозможности оглашать местопребывание. Поэтому, что там с братом – жив ли, мёртв ли, имеет ли броню, – об этом я ничего не знал.

Войну я кончил в звании капитана. Когда же я вернулся домой и вошёл в нашу квартиру на Канонерской, первый, кого я увидел, был спящий на оттоманке братец. А рядом с ним на столике у стены стоял аквариум с раздувшимися пиявками. Оказывается, пока я сражался и в шлеме и свинцовых ботинках тянул лямку на подводных фронтах, брат действительно получил броню и проработал все военные годы в Вологде на пиявочном производстве. Работой своей он гордился и в спорах со мной доказывал, что если бы не его пиявки, победа над фашистскими оккупантами отсрочилась бы на несколько лет. Я смеялся над этой глупостью, он злился на меня, и мы ссорились.

Так мы ссорились года три, пока братец мой не съехал с квартиры, женившись на молоденькой продавщице из зоомагазина на Боровой. Пять лет я с ним практически не встречался – было некогда, я увлёкся изобретательством. Слышал иногда от знакомых, что братец то ли сошёл с ума, то ли погрузился в науку, то ли первое и второе одновременно. Из-за вечной нехватки времени навестить его и выяснить, что да как, я так ни разу и не собрался.

Главной целью моих тогдашних забот была, конечно, машина времени. Остальное придумывалось по ходу – и шляпа-гиперболоид, и вечнозелёный веник, и деревянный магнит, и кирпичи, не тонущие в воде. Принцип работы машины времени пришёл мне в голову как-то ночью, во время бессонницы, когда я слушал, как тикают на стене часы. Тиканье расходилось волнами: тик – и идёт волна, тик – и бежит другая. Я подумал, а что, если в доме установить такое число часов, чтобы волны времени, ими распространяемые, накладывались одна на другую, скрещивались, пересекались, образовывали густую сеть. Тогда можно регулировать его бег, подгонять, тормозить, даже, вероятно, и останавливать.

Идея завладела мной полностью. Три ночи я просидел над расчётами и на четвёртую получил результат. Признаться, он меня не обрадовал. Оказывается, чтобы управлять временем, требуется ни много ни мало, а ровным счётом сто сорок часовых механизмов, попросту говоря – часов. Часы же в то тяжёлое время были страшно дефицитным товаром, будильников и тех было не достать, не говоря уже о чём-нибудь посущественней, вроде ходиков с кукушкой к примеру. И стоили часы очень дорого.

Поначалу я, конечно же, приуныл. Работал-то я по-прежнему водолазом, а какие у водолаза деньги. Тогда меня и попутал бес. Я решил, а чем чёрт не шутит, напишу-ка я заявку на изобретение, отправлю её в соответствующую комиссию и получу государственную поддержку. В смысле, деньги на покупку часов, не настенных, так хотя бы будильников. Написал я, в общем, эту заявку, назвал себя народным изобретателем, запечатал её в конверт и бросил в почтовый ящик.

И вот проходит неделя, и является ко мне человек. Представляется: такой-то такой-то, газета «Смена», корреспондент. Прибыл, мол, по заданию редакции к народному изобретателю, то есть ко мне. Расскажите, говорит, кто вы есть и давно ли увлекаетесь изобретательством. И что уже успели внедрить. В масштабах, говорю, государства успел внедрить лишь спецкаблук для ботинок, увеличивающий прочность сцепления между грунтом и ногой водолаза. И рассказал во всех подробностях про каблук. После этого часа четыре, если не пять, я излагал ему свою теорию времени, рисовал карандашом цифры, расписывал, какие возможности открывает машина времени человечеству. Три чайника чая выпили