Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев
Проходит месяц, нет, больше месяца, встречает меня на лестнице мой сосед и суёт мне под нос газету. Сам хохочет, будто выиграл в лотерею велосипед. Я как глянул на газетные строчки, так чуть в лестничный пролёт не свалился. «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!» – напечатано было жирно. И под заголовком значилось: «Фельетон».
В общем, этот горе-корреспондент сделал из меня махинатора, пытающегося путём обмана выманить народные денежки.
Полгода я ничего не делал, не мог, всё из рук валилось – из-за этого проклятого фельетона. Выручила меня любовь; спас я однажды женщину. Дело было летом, в июне. Работал я на донных работах, исследовал фарватер Фонтанки на наличие опасных предметов, вдруг гляжу – мамочки мои родные! – прямо у меня перед носом погружается на дно чьё-то тело. Сопелкина Любовь Павловна. В тот момент я ещё не знал, что это была она, узнал я об этом позже, в каюте на борту баржи, когда женщину привели в чувство и отпаивали чаем с лимоном. Но любовь пришла там, на дне, среди водорослей и пузырьков газа. Вот, подумалось мне тогда, девушка моей голубой мечты. Как она попала на дно, объяснялось довольно просто. Ехала на речном трамвайчике, на палубе, облокотившись о борт. Пассажиров рядом с ней не было, все сидели внутри, в салоне. Видит вдруг – плывёт в воде кукла, и до того она похожа на ту, что когда-то у неё была в детстве… В общем, потянулась она за куклой, думала, что легко достанет, но тут судёнышко качнуло волной, Любовь Павловна не удержалась и – за борт…
Любовь придала мне силы. Изобретения сыпались из меня, как горох из прохудившегося пакета. Я придумал электромагнитный гвоздь; я создал прибор для обнаружения останков мамонтов на глубине до восемнадцати метров; исследуя обычную паутину, я выяснил, как зависит от толщины шнурка количество дырочек на ботинке, и изготовил идеальный ботинок. Всё это я посвящал ей, и если бы не материальные обстоятельства, не позволяющие главному изобретению моей жизни обрести реальное воплощение, я бы и машину времени посвятил ей.
О брате я позабыл начисто, думал лишь о Любови Павловне. Я водил её по воскресеньям в кино, покупал ей шоколад и мороженое. Иногда мы заходили ко мне домой, играли в шашки, слушали патефон. Я показывал ей плоды своей изобретательской деятельности. Я краснел, когда случайно моя рука прикасалась к её руке. Я не знал, какими словами рассказать ей про свои чувства, а если бы даже знал, умер бы, должно быть, со страху, прежде чем начать разговор.
Как-то вечером в январе, в субботу, мы сидели с Любовью Павловной у меня, пили чай с сушками и вареньем и слушали пластинку Бетховена. Вдруг в прихожей заверещал звонок. Я открыл, это был брат. Вид он имел помятый, от одежды несло болотом.
– Вот ты умный, – заявил он с порога, не обтёрши ног и даже не поздоровавшись. – Так помоги мне сделать искусственную пиявку. А госпремию поделим по-братски – треть тебе, а мне что останется.
Я опешил от столь странного предложения. Поздоровался, предложил раздеться. Познакомил с Любовью Павловной, налил чаю.
Пил он жадно, сушки ел не прожёвывая, полной ложкой таскал варенье из общей вазы. Когда варенья осталось совсем на донышке, он откинулся на спинку венского стула и сказал, сложивши руки на животе:
– Ты же брат мне, мы же вместе росли. А брат брату никогда не отказывает. Помоги мне сделать искусственную пиявку.
И он принялся занудно рассказывать, что занимается научными опытами, что дома у него целый зверинец, что в зоомагазине, где работает Зойка, жена его, часть товара списывают во время приёмки, пишут в накладной, что подохло животное в результате случайной смерти по дороге из Африки, а сами животное или к себе домой, или на птичий рынок, если, к примеру, птица, – понятное дело, через подставных лиц.
Любовь Павловна тогда возьми и скажи:
– Ах, я ужас как животных люблю.
И, сконфузившись, глазки спрятала себе под ресницы.
Брат как будто только её заметил. Он схватил с тарелки предпоследнюю сушку и сквозь дырку посмотрел на Любовь Павловну.
– Вы не шутите? – спросил он елейным голосом.
– А в особенности рыбок и попугаев, – ещё больше смущаясь, добавила Любовь Павловна.
– Ну уж этого добра у нас завались. Зойка рыбок таскает вёдрами. Мы котов ими кормим и всяких, там, собачонок, на которых я ставлю опыты. Попугаями кормим тоже, но с пернатых какая выгода? Мяса мало, только пух и перо.
– Вы учёный?
Моя Любовь Павловна робко посмотрела на брата.
– Есть такое, – гордо ответил брат.
– Физик? – Щёки у Любови Павловны покраснели, словно ранние помидоры. Она в упор уже смотрела на брата, не прикрываясь никакими ресницами. – На циклотроне работаете небось?
– Не скажите, моя работа ответственнее. Я же медик и по совместительству – дрессировщик.
– То есть как это? – перебил я брата. – Ладно, медик, с этим спорить не стану. Если служишь на пиявочном производстве, значит как-то с медициной да связан. Ну а этот, то есть, как его, дрессировщик – ну а им-то когда ты успел заделаться? И что за опыты на кошках и собачонках, про которые ты только что тут рассказывал?
– Я про опыты говорить отказываюсь, потому что они секретные и никакому разглашению не подлежат. Может, я подписку давал, а подписка – это дело такое. Между нами, – братец резко заозирался, будто в комнате, в шкафу или за оттоманкой, укрывается американский шпион, – они связаны с проблемой бессмертия. А дрессировщик – это так, увлечение, в свободное от опытов время. Ты же знаешь, что я с детства интересуюсь всякой мелкой хвостатой живностью. Ну и приработок – святое дело. Лишних денег никогда не бывает. Вот скажи, ты в деньгах нуждаешься? Только честно, без лукавства, как на духу. Хотя ладно, если чай с сушками, значит вроде бы в деньгах не нуждаешься. Или сушки только так, одна видимость? Чтобы дамочкам пускать пыль в глаза?
И вот тут меня как будто прорвало.
