Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев
– А название такое почему: спикосрак?
– Спичечный коробок с ракетой – вот как это расшифровывается по-русски. Я ведь начинал свои испытания с такого же коробчонка, помните? Когда он исчирканный вернулся из будущего без спичек. Вот в честь того первопроходца во времени я и сделал ему подобный.
– Скоро рынок, – сообщил дядя Коля. – Как мы будем выходить? Через люк? Есть ещё подземный лаз за трансформаторной будкой. Я, когда за вениками хожу, предпочитаю вылезать через лаз. Хоть и дальше, но воняет приятнее.
– Ты решай, раз знаешь все выходы.
Сказав это, товарищ капитан Немов вынул из подсумка на поясе нечто вроде шапочки для купания. Он едва напялил её на голову, как мы вспомнили и рыболова на набережной, и происшествие на Фонтанном рынке, когда яркая вспышка света ослепила долговязого вымогателя.
– Значит, это были вы? – спросил я.
– Я, а кто же? – признался он. – Приходилось всякий раз быть поблизости. Спикосрак – инструмент проверенный, отказать, конечно, он не откажет, только сердце всё равно не на месте. Ну а это, – он показал на голову, обтянутую блестящей кожей, – это моя шапка-гиперболоид. Концентрирует солнечные лучи и направляет их по выбранной цели. Бьёт не насмерть, лишь временно оглоушивает противника. Почему гиперболоид, надеюсь, ясно? Это из романа Алексея Толстого. Очень мне нравились в детстве его романы. И «Гиперболоид», и «Аэлита». Я ведь и на Марс лететь собирался, строил во дворе аппарат, хотел помочь трудящимся марсианским массам избавиться от власти жрецов. Если бы не посадили меня тогда, может, и построил бы, может, и полетел бы, может, и скинул бы с бедняг-марсиан их многовековое ярмо.
– Стоп, – сказал дядя Коля Ёжиков, – кажись, пришли. Вылезать будем по одному. Кто первый?
«Я», – хотел сказать я, но не успел.
– Первым полезу я, – опередил меня товарищ капитан Немов.
Глава двадцать пятая Искусственная пиявкаТьма стояла кромешная. Это мы потом догадались, что лаз, через который мы вылезали, выход имел под будку, как раз под её фундамент, и, чтобы выбраться на территорию рынка, надо было с риском для головы пройти коротким тесноватым проходом до нависающего над пустотой края, затем протиснуться в небольшую щель, прикрытую с поверхности куском шифера. Фонариком мы пользоваться не стали, дядя Коля знал дорогу и так.
Мы стояли со Щелчковым и дядей Колей, ожидая своей очереди на выход. Скоро сверху раздался голос товарища капитана Немова:
– Всё спокойно, держите руку. – И надёжная рука капитана вытащила нас по очереди наверх, последнего – дядю Колю Ёжикова.
Ночью рынок выглядел жутковато. Крытые прилавки рядов, лишённые их привычного изобилия, тонули в неживом полумраке. В скособоченной деревянной таре, кое-как уложенной у стены, что-то жалобно и тихо скрипело. Я чихнул, и эхо моего чиха покатилось по пустоте проходов. Дядя Коля вздрогнул от неожиданности и сурово посмотрел на меня. Товарищ капитан Немов огляделся и произнёс с досадой:
– Чувствую, мы здесь застрянем надолго, без подробного плана местности. Где этот огуречный склад, поди его разбери. И главное – спросить не у кого.
Дядя Коля принюхался и сказал:
– Чую запах брюквы и сельдерея.
Он повернул свой нос градусов на пятнадцать севернее.
– Так, свекла́ и картошка.
Нос его переместился южнее.
– Здесь мыло и бочкотара. Ну-ка, ну-ка…
Дядя Коля насторожился. Нос его задёргался гусеницей и ноздрёй показал туда, где между ящиками и мусорными бачками притаился неприметный сарайчик.
– Есть контакт, – сказал дядя Коля. – Огуречная вонь оттуда. Жаль, моя двустволка отсутствует, очень бы сейчас пригодилась.
Мы цепочкой вышли из тени будки и направились к подозрительному сарайчику. Чем ближе мы к нему подходили, тем гуще был огуречный дух. Почти что у самой двери Щелчков вдруг нагнулся низко и что-то подобрал из-под ног. Это был надкушенный огурец. Встав в кружок, мы изучили находку. Судя по всем приметам, надкус был делом рук Ухарева – вернее, его зубов.
– Тихо! – прошептал дядя Коля и осторожно подошёл к двери. Ухо приложив к дереву, он некоторое время прислушивался, затем так же шёпотом произнёс: – Дышат. – Потом: – Жуют.
Он поддёрнул лямки комбинезона и ударил кулаком в дверь.
– Санэпидемстанция, – звонким голосом сказал дядя Коля. – Проверка товара на ботулизм. Всем оставаться на местах. Предупреждаю: склад окружён, любое сопротивление бесполезно. На счёт «раз» открываю дверь, и выходим по одному наружу.
Так же звонко он крикнул: «Раз!» – и резко дёрнул дверную ручку.
Прошло где-то с полминуты, не меньше. Наконец из тёмных внутренностей сарая показалась четвёрка личностей, читателю хорошо знакомых: первым шёл хулиган Матросов, за ним Громилин, за Громилиным – Ватников. Последним, хлюпая отсыревшим носом, плёлся начинающий хулиган Звягин.
Дядя Коля вёл подсчёт выходящих, загибая по очереди пальцы. Четыре пальца на руке были загнуты, незагнутым оставался пятый. Он был приготовлен для главного – организатора злодейского нападения.
– Так-так-так, узнаю голубчиков. – Дядя Коля нахмурил брови. – А не вы ли в позапрошлую зиму нашему водителю Патефонову раскурочили о баллон машину? Представляете, что придумали, стервецы? Слепили снежную бабу, а внутрь ей кислородный баллон засунули. И давай потом снежками по машинам кидаться. Наш-то Патефонов, они ему в стекло залепили, со злости возьми и въедь передним бампером в эту бабу с баллоном в брюхе. Самому-то ничего, сам-то выжил, пару рёбер сломал и челюсть, а машина пошла в ремонт. – Дядя Коля взглянул на палец, так и остававшийся оттопыренным: – А ваш главный почему не торопится? Или он там в огурцах потерялся?
– Если б знали бы, где он есть, не сидели бы в сарае как бобики, – ответил дяде Коле Матросов. – Вся одежда огуречиной провоняла. – Он понюхал свой рукав и поморщился. – Ля-ля-ля, «огурцы с примочкой»… А как рассчитываться, так тю-тю вместо денежек.
– Значит, Ухарев оставил вас с носом. А где машина, которую с базы
