Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
Дотошная полька, нуждавшаяся в хорошем собеседнике, продолжала пытать меня. Ее волновало, где сейчас живёт Анжела и не собирается ли она навестить Олаву? Я сказал, что Анжела прочно обосновалась в Гамбурге, где её опекает весьма состоятельный покровитель. Известие о благополучной судьбе русской женщины приободрило уставшую пани, и она с улыбкой подметила, что такой роскошной женщине, как моя мачеха, непростительно было бы влачить жалкое существование.
– И всё-таки, кем вы будете этой даме? – спросила напоследок пани.
– Приёмным сыном, – шепнул я по-русски, оглушённый мертвецки холодным звучанием приговора судьбы.
Я выбежал из подъезда и бросился к дороге. Я не стремился глупым опрометчивым поступком подмять крыло какого-нибудь лихого «Фиата», хотя сил для дальнейших блужданий по пепельному асфальту жизни у меня почти не осталось. Я поймал такси. Раздольная, по-первобытному дикая свобода объяла меня, когда я очутился в несвежем, засаленном салоне «таксувки». Из подстреленного зверька, заметавшегося от жгучей пронзительной боли по безлюдному тротуару, я превратился в одинокого прозревшего скитальца, на третьем десятке узнавшем о своём сиротстве. Приступ яростного хохота сдавил мне горло, и я огласил салон тремя дурацкими смешками, чем привлёк внимание водителя, всю дорогу не вынимавшего изо рта сигарету.
Мы проехали высокий кирпичный забор. За ним маячили казармы с выбитыми стёклами и обшарпанными фасадами. Когда-то в этом военном городке я носился до вечера по плацу и у боксов с законсервированной бронетехникой. Я любил посещать свалку списанной автотехники и мойку. Тут я вспомнил водителя самосвала, которому не раз поливал из шланга тёмно-зелёный «ЗИЛ». Шофёр тот зимой и летом ходил с белыми по локоть руками. Он смазывал их каким-то жирным кремом, пытаясь залечить на пальцах и запястьях гнойные кровоточения. Он постоянно что-то жевал, летом килограммами уплетал яблоки. Однажды, когда вспыхнул пожар на целлюлозно-бумажной фабрике и пожарные из воинской части боролись с огнём вместе с польскими пожарными, он в числе бездельников-солдат из оцепления копошился в залежах макулатуры на фоне зловещего зарева, лимонно-оранжевым шаром вставшего над производственными цехами. В горах бумажного хлама он искал пикантные журнальчики с обнажёнными натурами, которые неведомыми путями просачивались в многокрасочную периодику социалистической Польши. Потом, когда мы возвращались в часть, он показывал мне щекотливые полиграфические находки, и я стыдливым взглядом второклассника поглощал застывшие в изворотливых позах тела, удивляясь наличию в них неприкрытых округлостей.
Я приехал на вокзал в двенадцатом часу ночи. Варшавский поезд отправлялся в полночь. Я купил билет и совершенно неосознанно – пачку LM в киоске. Сигарета оказалась чересчур крепкой. Я прокашлялся и в буфете заглушил горчащий привкус во рту бутылочным пивом.
Поезд подобрал ночных пассажиров. Слегка одурманенный сигаретой, я прошёл в вагон для некурящих. Тепловоз издал шипящие звуки, и машинист, дождавшись глухого сообщения диктора, со скрипом тронул состав. Детство, в котором Анжела была и навечно осталась заботливой матерью, удалялось, скрываясь во тьме безымянных городских окраин. Я не испытывал неприязни к Анжеле. Я продолжал ее любить, но эта любовь обретала иной смысл, который должен был возобладать над моей пагубной страстью к ней в ранге влюблённого сына.
Глава 20
В Дивногорске я ожидал встречи с агентом Анжелы. Им вполне мог оказаться Лауш. Я был уверен, что сама она не поедет договариваться со мной, но кого-то пришлёт обязательно. С вокзала я помчался к дому Вальтера, полагая, что если не Вера, то кто-нибудь непременно откроет мне дверь. Но домофон, установленный на заборе у калитки, упрямо молчал. В почтовом ящике скопилось полно газет, в том числе рекламных. И не было в саду ни стола, ни стульев, ни матерчатого грибка. Я оглянулся: окно Стэллы, задёрнутое новой розовой шторой, казалось таким же безжизненным, как дом Вальтера. В надежде раздобыть ключи я пошёл к Вере домой. Хотя откуда они могли взяться у неё, наверняка недавно уволенной?
Веру я встретил во дворе её дома. Её рослый веснушчатый сын возился с соседскими детьми в песочнице. Это его, крупного и голосистого, раздобревший после вина Вальтер носил на плечах по саду, имитируя автомобильные трели. «Бррр-ррр-рр-р», – стрекотал Вальтер на поворотах и, выходя из виража на прямую, набирал скорость. Ребёнок визжал от радости и на ходу срывал листья рододендрона. Вера бежала следом за весёлой парочкой, боясь, как бы эта забава не закончилась слезами.
Я подошёл к Вере и сел рядом с ней на скамейку.
– Вы? – не поверила она своим глазам, потянувшись за ведёрком, которое я ей подал. – Вы знаете страшную новость? – Она пристально вгляделась в мои невыразительные черты. – Ах да, конечно, знаете. Я до сих пор не могу в это поверить. Как такое могло случиться? Как? Погиб такой человек…
Она закрыла лицо ладонями. Я молчал. Её ребёнок грузил лопаткой песок в пластмассовый самосвал. За домом скрипели качели.
– Я больше ничем не могу вам помочь. – Вера почти успокоилась. – Ключи от дома у меня забрал этот скользкий тип, который ухаживал за подругой переводчицы господина
Шмитца. Он пришёл ко мне домой и вручил письмо от жены Шмитца, причём с нотариально заверенным переводом. Из письма я узнала об этой кошмарной трагедии. Ключи от дома мне следовало отдать Александру. Он теперь комендант особняка. А я лишилась работы.
«Быстро сработали», – подумал я и побрёл к дому Вальтера.
Вера осталась горевать на скамейке. На этот раз в случае отсутствия молодого надзирателя я решил перелезть через забор и дождаться Александра на ступеньках крыльца. Он не мог наплевательски отнестись к своему престижному назначению и надолго исчезнуть из дома, даже всерьёз увлёкшись Стэллой. По всей видимости я не ошибся в его верноподданнических чувствах. Калитка была приоткрыта, и я оказался в саду. Входная дверь легко поддалась. Я вошёл в тёмную прихожую. Из кухни свет кое-как проникал в коридор. Я чувствовал, что в доме я не один. Я потоптался в коридоре и неуверенно сунулся в зал. Я ожидал столкновения с невидимым врагом, загнавшим меня в ловушку. Собственно, мне не было дела до Александра. Я вернулся в дом не для встречи с ним. По пыльной лестнице я взбежал в мансарду. Второй этаж я оставил без внимания. Если бы там, на антикварном диване, сидел притаившийся комендант, я бы его не заметил. Дверь в мою бывшую мастерскую была распахнута. В комнате всё было так, как будто я уехал отсюда вчера: ни единой складки на покрывале, ни соринки на паркетном полу.
Я заглянул под тахту и вытащил несколько листов ватмана. Их оказалось пять.
