Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
Окна зала были плотно задёрнуты тяжёлой бордовой шторой. Нынешние хозяева нашей квартиры либо недолюбливали тёплый, плавно скользящий по узким тополиным кронам закатный солнечный свет, либо их просто не было дома. В зале у нас стоял архаичный чёрно-белый телевизор. Анжела включала его по вечерам. Она с удовольствием смотрела детективные сериалы с участием Фалька и Савала– са. Я знал этих популярных сыщиков в лицо, но затмить славу виртуозных аргентинских футболистов – чемпионов мира 1978 года – им было не под силу, несмотря на непревзойдённый криминальный талант и точные выстрелы последнего по живым мишеням социальных изгоев.
Наконец, я решился зайти в подъезд. С крыльца я взглянул на окно моей комнаты и оттуда, прямо на меня, разлетаясь прозрачними букетами, посыпались мыльные пузыри. Очерченные тонкими блестящими контурами, они незаметно лопались, бесследно исчезая в чистом вечернем воздухе. На смену им являлись новые, отчаянно смелые стайки летучих мыльных объектов. Я бросился к перилам крыльца, чтобы увидеть юного пускателя пузырей. Я застал его за серьёзным «высокотехнологичным» занятием и успел определить его приблизительный возраст – девять – одиннадцать лет. Мальчик сидел на подоконнике, с которого по вечерам я задёргивал неподатливую гардину, лениво ползшую по карнизу, как гусеница, чтобы лишить комнату света уличных фонарей.
Я поднялся на второй этаж. Дерматиновая дверь с круглой латунной ручкой и глазком, в котором с кухонной табуретки я наблюдал искажённую перспективу лестничной клетки, засвидетельствовала своим живучим упрямством незыблемость ореола моего раннего школьного детства. Дверь эта как будто открылась, и я увидел шкаф, стоявший в дальнем углу моей комнаты. На шкафу лежал настоящий футбольный мяч (кожаный!), подаренный Анжелой в знак признания моих ночных «подвигов» у телевизора во время трансляций чемпионата мира по футболу из Аргентины. Увидел я и письменный стол со стеклом на столешнице. В шаге от стола су стены, впритык к выцветшему ковру стояла моя продавленная армейская кровать. Вспомнил я и про склеенный пластмассовый самолёт, подвязанный за леску к приспущенному с потолка плафону.
Привязывал его приятель Анжелы, майор из пожарной команды. С ним мы дважды ездили в лес на служебной машине. Он был большим знатоком грибов и лесных ягод. Однажды он показал нам бетонную дорогу, ведущую к старому немецкому аэродрому. Мы ехали на гремящем «Газике» по ровной бетонке, и я никак не мог понять, какое отношение могла иметь Германия к этой лесистой польской земле. Майор явно симпатизировал Анжеле. Со мной он старался быть подчёркнуто вежливым. На опушке, залитой солнечными лучами, он гонял со мной футбольный мяч, и Анжела аплодировала нам, подбрасывая в ладонях только что вынутую из затушенного костра чёрную пепельную картошку. Несколько раз майор ночевал у нас дома, что меня ничуть не смущало. Я относился к нему дружелюбно. Примерно так, как к моим конкурентам на лидерство в среде дворовых футбольных бомбардиров.
– Извините, вы кого-то здесь ищете? – услышал я женский голос с лестничной клетки третьего этажа.
– Нет, точнее – да, – промямлил я на неуверенном польском. – Я жил в этом подъезде. Но это было очень давно.
– Этот дом поляки заселили, когда уехали русские. Мы въехали сюда девять лет назад, – сказала пожилая женщина с сумкой, звякнув на ходу связкой ключей. Она остановилась.
– А всё-таки кого вы ищете?
Я не знал, как ответить на её вопрос.
– Вы случайно не помните, кто жил в этой квартире? – кивнул я на дверь нашего недоступного жилища.
– Здесь жили мать и сын. – Пани поставила на пол тяжёлую сумку. – Тогда я жила в доме напротив с дочерью, зятем и внучкой… А вы, собственно, кем будете этой семье?
– Они хорошие друзья моих родителей, – сказал я, покрываясь лживым румянцем.
– Да неужели? – удивилась пани и спустилась на пару ступеней. Я чем-то её заинтересовал. – Если вы их знаете, то наверняка в курсе, как нынче обстоят у них дела, ведь – шутка ли! – это большая редкость, когда мать воспитывает приёмного сына одна, без мужа.
– Простите, что вы имеете в виду? – опешил я от такого резкого заявления.
– Как, вы разве не знаете эту историю? – любопытная женщина осмотрела меня подозрительным взглядом. Я попятился к двери. – Разве ваши знакомые ничего вам не рассказали?
Я буркнул невнятное «nie».
– Эта приятная милая женщина несколько раза приводила ко мне своего мальчика. Я работала тогда педиатром в районной детской поликлинике. Мальчик её часто болел, рос слабым ребёнком. Он часто пропускал школу, она называла его домашним учеником. Ей было страшно неловко, что она обращается ко мне, тем самым задерживая меня на работе, – русских детей редко приводили к нам в поликлинику. Но я всегда принимала ее, и делала это бескорыстно. Мне была симпатична эта женщина. Однажды, желая отблагодарить, она пригласила меня к себе домой, вот в эту квартиру. – Пани указала на дверь за моей спиной. – Анжела, так её звали, да, пожалуй, что так, угостила меня яблочным пирогом. Надо сказать, она прекрасно готовила. Мы разговорились, и я узнала, что она живёт одна уже два года. Её муж погиб на учениях. Его танк подорвался на немецкой мине. Об этом случае тогда написали даже газеты.
Я слушал её, и сердце моё билось с такой силой, будто ему, разросшемуся до огромных размеров, вдруг стало тесно в моей неразвитой узкой груди.
– У её мужа был сын от первого брака, – невозмутимо, но с неподдельной печалью продолжала пани. – Его первая жена нелепо погибла, её сбила машина. Страшный рок уже тогда повис над этой семьёй… Потому я и спросила, нет ли у вас сведений об этих несчастных людях? Каково им сейчас: доброй светлой женщине и её болезненному пасынку? Жив ли он? Замужем ли пани Анжела?
Что мне следовало сделать в тот жуткий час, когда тихие слова пожилой незнакомки отсекли меня от последней шаткой опоры в остервенелом, зверином мире? Я стоял, прижавшись спиной к нашей двери (виском – к
