Индекс Франка - Иван Панкратов
— Виктор Сергеевич, вас в гнойную хирургию, — крикнула сестра из другого конца коридора, ответив на телефонный звонок. — Там какую-то бабушку положили.
— Быстро они, — удивился Платонов. — Ладно, пойду, пообщаюсь. Всё ж таки медсестра.
Спустившись вниз, он едва не наступил на санитарку, намывавшую пол в коридоре. Увидев хирурга, она молча указала шваброй в сторону седьмой палаты. Виктор кивнул в ответ; проходя мимо поста, задержался. Действительно, на стойке лежала тонкая зелёная тетрадка в 18 листов с наклеенной сверху этикеткой «Книга жалоб и предложений».
Платонов остановился и посмотрел на тетрадь с интересом. Раньше он не обращал на неё внимания, считая, что это служебный журнал для сестринской смены, тем более что обычно она лежала этикеткой вниз. Сегодня же «Книга жалоб и предложений» просто взывала к хирургу, требуя, чтобы он в неё заглянул.
Первая же запись вызвала сначала улыбку, а потом лёгкую зависть.
В заголовке стояло слово «Блогодарность». Было в этой ошибке что-то такое современное, блогерское, о чем можно было неплохо пошутить, но Виктор понимал, что люди здесь лежат всякие и грамотности от большинства из них ждать не следует.
— «Хочу выразить блогодарность врачу Лопатину Н. П. и медбрату Клочкову А. Р. за уникальный отношение к больным и внимательность, который первый знак лечения, — тихо читал Виктор, чуть шевеля губами. — Дай бог вам здорова и удачи. Армине Гизарян».
Особенности грамотности и изложения мыслей Платонов списал на то, что для неизвестной ему Армине русский язык, вероятно, не был родным. Смысл фразы про «первый знак лечения» оказался не совсем понятен, но вполне угадывался. Виктор полистал тетрадь и убедился, что не знакомый ему медбрат Клочков упоминался там чаще заведующего отделением.
Хотелось сразу же по приходу к себе в отделение завести подобную тетрадь и подсовывать её всем уходящим домой пациентам. Только так порой можно было донести до начальства результаты своей работы.
— А почему ты решил, что там будут только «блогодарности»? — вырвался у него вопрос. — Учитывая общий уровень отношения к медикам в стране…
Он положил тетрадь обратно на стойку этикеткой вверх.
— Любопытная книга, — услышал он за спиной густой мужской голос и обернулся. Перед ним стоял парень с рыжими волосами и бородкой; высокий, крепкий, широкоплечий. Форма медбрата была идеально выглажена, несколько ручек торчало из нагрудного кармана, в руках тонометр, через шею переброшен фонендоскоп. — Чертовски приятно всё это читать. Но хирурги иногда бурчат, что Клочкова там слишком много. Честное слово, я не виноват.
Он развёл руки в стороны и обезоруживающе улыбнулся. Виктор был слегка ошеломлён этой внезапной встречей с героем зелёной тетрадочки, но спустя секунду оцепенение прошло, он протянул руку:
— Платонов Виктор Сергеевич, хирург ожогового отделения.
— Клочков Анатолий Романович, — ответил на рукопожатие рыжеволосый парень. — Но «Романович» не обязательно. Медбрат гнойной хирургии, студент пятого курса мединститута.
— Очень приятно, Анатолий, — улыбнулся Виктор. — Тут к вам бабушку положили…
— Вот история, — Клочков протянул документацию Платонову. — Седьмая палата, дальняя койка. Чернышёва Валентина Петровна.
Платонов взглядом дал понять, что благодарен за эту информацию. Он примерно уже понимал, почему этому медбрату достаются в отделении все лавры — Клочков очень чётко умел доложить и был в курсе всех событий. В армии ему бы цены не было.
— Что-то надо сразу сделать? — уточнил Клочков.
— Возьми клинический анализ крови. Для начала, — подумав, распорядился Платонов. — И биохимию давай, стандартный набор. Белок, билирубин, мочевина, креатинин. Да, и ещё сахар крови. Сделаем нашу, лабораторную, хоть у неё наверняка с собой глюкометр. На завтрашний день назначу гликемический профиль.
Анатолий на ходу сделал несколько пометок в блокнотике и присел за стол, чтобы подписать бланки анализов. Виктор же, не теряя больше времени, вошёл в «семёрку».
Чернышёва после большой сегодняшней выписки оказалась там одна. Выбрала самую дальнюю от входа кровать, что казалась максимально уютно расположенной, хотя само понятие уюта тут было сведено к минимуму. Три кровати с тумбочками, один столик со стулом, два окна. Дочерей с пациенткой не было, у стены стояла большая сумка с вещами. В прикроватной тумбочке уже появился пакет с какими-то таблетками, рулон туалетной бумаги, открытый футляр для очков. Сама Валентина Петровна сидела на кровати, разглядывая сквозь нацепленные на кончик носа большие роговые очки выписку из предыдущего места лечения.
Увидев вошедшего хирурга, она отложила бумаги в сторону.
— Мальчишка рыжий — такой обходительный, — улыбнулась она Виктору. — Сумку помог донести, а то дочки уже на последнем издыхании к вечеру…
«Вот и начало очередной „блогодарности“ для Анатолия», — подумал Платонов.
— Да, он у нас на хорошем счету, — сказал Виктор о медбрате, вспоминая записи в тетрадке. — Но перейдём к делу. Давно у вас проблемы с ногой?
— Три недели, — повторила Валентина Петровна слова дочерей. — Наступила на гвоздь. Сама же операционная медсестра — сама и решила себе перевязки делать. Дома перекись была и хлоргексидин. Обработала, повязку наложила. Через пару дней стало хуже. Ощутимо хуже. Пульсирующие боли появились, нашла в аптечке амоксиклав…
— Тысяча? — уточнил сразу дозировку Виктор.
— Да, тысяча по два раза в день, — подтвердила Чернышёва. Она производила впечатление абсолютно адекватного медработника, прекрасно осведомлённого о своём диабете и его возможных осложнениях. Правда, поступил этот адекватный человек зачем-то против всякой логики и занялся самолечением. — Стало получше. Температура нормализовалась… Я прямо чувствую, как вы что-то мне сказать хотите, — рассмеялась Валентина Петровна. — Что-то вроде «Вот дура, решила на дому гнойной хирургией заняться на старости лет!» Нет, не так?
Платонов пожал плечами. Этот циничный вопрос напрашивался сам собой, но озвучивать его, пусть и в приличной форме, Виктор пока что не собирался.
— Я сам такой, — ответил он Чернышёвой и понял, что косвенно подтвердил её мысли. — Мы с вами из одного цеха, а значит, прекрасно понимаем, что медики всегда болеют самыми непонятными и самими запущенными формами заболеваний.
— Когда-то я пыталась до своих дочерей донести эту мысль, — пациентка села поудобнее на кровати, привалившись к стене и вытянув ногу немного в сторону так, чтобы она полностью лежала на одеяле. — Медикам свойственны три вещи… Вас как зовут?
Платонов вдруг понял, что не представился.
— Виктор Сергеевич, — исправил он оплошность.
— Так вот, Виктор Сергеевич… Эти три вещи — гиподиагностика, самолечение и желание оградить коллег и родственников от лишних забот. Я в своей текущей болезни прошла все три этапа. Сначала не расценила рану на ноге, как опасную. Потом провела странный курс антибиотика и перевязок. И всё это время я старалась не тревожить своих бывших коллег по больнице и дочерей. Так что теперь вы вправе сделать мне внушение — но выводы из этого я, возможно, уже никогда не успею сделать…
Платонов хотел было вставить пару слов в её монолог, но финал оказался непредсказуемым и откровенным. Он исключал все формы выражения недовольства подобным подходом к своему здоровью. Валентина Петровна прекрасно понимала, что получилось в результате её действий — и это совершенно выбило Платонова из колеи.
— Дочери собираются жалобу писать на моего лечащего врача. Вы вряд ли его знаете; он очень хороший человек, внимательный. Заслуженный врач, между прочим. Я ему на операциях ассистировала столько раз, что и не сосчитать. Он меня хорошо лечил, поверьте.
— Да я не… — хотел было высказаться Виктор, но Чернышёва пальцем, приложенным к губам, дала понять, что она ещё не закончила.
— Хорошо лечил, не сомневайтесь. Я тоже в этом кое-что соображаю, — она отвернулась от Платонова, словно не хотела прочитать на его лице «Если понимаешь, то зачем?..» — Не подходил он ко мне, потому что в глаза не мог смотреть. Потому что мы оба с ним понимали, что это гангрена. Вот такие мы, старики, — она вновь взглянула на Виктора. —
