Ход королевой - Бернард Вербер
Третью главу Моника посвящает шевалье де Ламарку, первым догадавшемуся о том, что среда может модифицировать генетический код, и приведшему в пример жирафа, вытягивающего шею, чтобы добраться до верхних листочков на дереве. Жан-Батист де Ламарк умер слепым, в нищете, его тело под хохот современников было сброшено в общую могилу.
В четвертой главе Моника намечает рассказать об Игнаце Земмельвейсе, австрийском медике, требовавшем, чтобы его коллеги мыли руки перед хирургическими операциями и перед родовспоможением. Ему запретили заниматься медициной, потому что все это, по мнению его коллег, было суеверием. За настойчивость его заперли в сумасшедший дом, где санитары подвергали его побоям. Из-за их грязных рук у него началась гангрена, и он скончался в страшных мучениях.
Отдавая в своем труде долг памяти страдальцам интеллекта, Моника как будто мстит за всех этих одиночек, выходивших на бой с коллективной глупостью своих современников.
Не забывает она и о понятии полиматии, универсальности. Это слово греческого происхождения: «поли» значит «много», «матес» – «знания». Универсалами называют тех, кто интересуется всеми областями знаний: искусствами, науками, историей, политикой. Это всесторонняя гениальность. О ней говорится не во всех словарях. Моника составляет список всех известных универсалов. За сотни лет до нашей эры: Пифагор, Демокрит; в Средние века: Исидор Севильский, Авиценна, Аверроэс; в эпоху Возрождения: Пико делла Мирандола, Рабле, Микеланджело, Фрэнсис Бэкон, Рене Декарт, Бенджамин Франклин, Жан-Анри Фабр; в XX веке: Уильям Джеймс Сайдис, Рабиндранат Тагор, Джон фон Нейман, Борис Виан…
Она прерывается. Ей не дает покоя одна мысль.
Николь…
Я не испытываю ни малейшей жалости к убийце моей матери.
Никакой жалости к той, кто без всяких угрызений совести устроил давку на стадионе «Эйзель», приведшую к десяткам смертей, чтобы замаскировать смерть одного-единственного человека.
Моника грызет яблоко, чтобы напитаться энергией.
Никакого сострадания палачам.
Я поступила по справедливости. Моим долгом было отомстить за маму.
Лишая этого свирепого зверя способности причинять вред другим, я не даю продолжать убивать.
Она смотрит на телефон и решает позвонить Софи Веллингтон. Она обходится без «алло».
– Николь заговорила?
– Она крепкий орешек. Ничего, расколется. Рано или поздно все раскалываются.
– Я бы хотела, чтобы вы разрешили мне с ней поговорить.
Софи удивлена этой просьбе, но не видит причины отказать.
Уже через час Моника и Софи подъезжают к тюрьме Мейз. Они минуют высокую решетку с колючей проволокой над воротами, потом вторую решетку, за которой сереют прямоугольные бараки. Их проверяют на нескольких сторожевых постах, потом ведут в центр контроля – просторное помещение, увешанное экранами.
На экране номер 113 Моника узнает в лежащей на полу женщине свою соперницу. Софи дает ей микрофон и показывает жестом, что можно говорить.
– Мисс O’Коннор, вы узнаете мой голос?
Женщина со стоном приподнимает голову.
– Я Моника Макинтайр, та, что играла против вас в шахматы в Рейкьявике и в Лондоне, а недавно обыграла в гостинице в Кингсберри.
Австралийка начинает шевелиться. Медленно приняв сидячее положение, она смотрит в камеру на потолке. На ее лице странная, почти безумная улыбка. Потом она показывает камере средний палец.
– Похоже, мы друг дружку недолюбливаем. Это нормально после такого неудачного начала. Хорошо вас понимаю.
Заключенная плюет в сторону объектива.
– Ведь это вы устроили давку в Лондоне, не так ли, мисс О’Коннор?
Николь ничего не отвечает.
– В той давке погибла моя мать. Вы причинили мне страдание. Теперь ваша очередь пострадать.
Николь с вызовом смотрит в камеру.
– Проблема в том, – продолжает Моника, – что отныне ты у меня в руках. Я тебя переиграла и заставлю заплатить за смерть моей матери. Ты как муха в паутине, медленно расчленяемая после анестезирующего укуса. В конце концов тебя не станет, о тебе все забудут, как будто тебя вовсе не бывало.
Из глотки Николь вырывается крик. Софи Веллингтон выключает звук.
– Я понимаю ваше желание отомстить, Моника, – говорит она.
– Это далеко не только месть: у нас противоположные взгляды на жизнь. Она верит, что будущее за коллективом, а я – что оно за индивидуумом.
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Виктор Корчной
После финала чемпионата мира по шахматам Фишер – Спасский в Рейкьявике в 1972 г. на Филиппинах, в Багио, началось 18 октября 1978 г. второе крупное столкновение великих гроссмейстеров, Виктора Корчного и Анатолия Карпова, сыгравшее определяющую роль в холодной войне.
Виктор Корчной, чьи родители, украинские евреи, едва не погибли во Вторую мировую войну, научился играть в шахматы в 6 лет у своего отца. В этом раннем возрасте он записался в шахматную школу в Ленинграде, где проявил себя сверходаренным игроком. В 25 лет он удостоился титула международного гроссмейстера. Затем он превзошел всех шахматистов в истории, одержав победы в 220 турнирах.
Начиная с 1960 г. он четыре раза становился чемпионом СССР. Тем не менее его критика в адрес советской Федерации шахмат и симпатия к американцу Бобби Фишеру насторожили власти, посчитавшие его излишне независимым. Против Виктора Корчного, лучшего советского игрока, ополчилась вся советская система. Власти открыто предпочитали ему Анатолия Карпова, сына рабочего, служившего в Советской армии, члена КПСС.
Притеснения и угрозы советских властей в адрес его семьи принудили Корчного уехать в 1976 г. на Запад и получить швейцарское гражданство.
В июле 1978 г. в филиппинском городе Багио начался финал чемпионата мира – Анатолий Карпов против Виктора Корчного.
Победил первый, одержавший 6 побед. Матч продолжался три месяца и вылился в психологическое и даже метафизическое противостояние. КГБ привлек парапсихолога-гипнотизера, доктора Владимира Зухаря, сидевшего в первом ряду и не сводившего глаз с Корчного. Когда тот пожаловался, Зухаря не стали удалять из зала. Тогда на следующую партию Корчной привел собственного парапсихолога-гипнотизера, доктора Бергинера. Русские добились его удаления из зала, после чего Корчной прибег к услугам пары медитирующих йогов, Диди и Дада, в оранжевых одеяниях и в тюрбанах. Йогов сменил иезуитский священник. Но всякий раз присутствовавший на матче сотрудник КГБ добивался удаления этих посторонних лиц, хотя доктор Зухарь всегда оставался на своем месте в первом ряду.
К последней партии соперники подошли в равном положении, с пятью победами у каждого. Психологическое напряжение достигло предела. Корчной, потерявший время на очередные требования удалить из зала доктора Зухаря, допустил непростительную стратегическую ошибку, оказавшуюся решающей. Карпов выиграл партию и завоевал титул чемпиона мира.
Эдмонд Уэллс.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания
17
Проходят дни.
Дни сменяются неделями.
Недели оборачиваются месяцами. Николь то гневается, то переживет упадок сил. От чувства бессилия она заливается слезами.
Я теряю опору.
Она не знает, день на дворе или ночь. Обращенные
