Ход королевой - Бернард Вербер
Я обязана найти выход.
Его не может не быть.
До нее доходит, что переносить происходящее ей так трудно потому, что нечего сказать себе самой. Всегда живя в окружении людей, она не испытывала необходимости в собственном внутреннем мире.
Идеально было бы вступить в диалог с воображаемым другом, но даже это мне недоступно.
Я все время живу реальной жизнью, жизнью Николь О’Коннор.
Я остаюсь человеком, чьим чувствам нужна внешняя стимуляция, притом что сейчас происходит обрушение моей души.
Я дроблюсь, растворяюсь, постепенно исчезаю.
Она снова и снова вспоминает слова своего заклятого врага.
Подставив голову под кран, она гадает, какой сегодня день.
Сколько еще времени я продержусь?
Она тяжело дышит.
Что я могу сделать в таком месте, где нет никого и ничего?
Она ищет – и находит.
Голодовка.
Она вспоминает голодовку Бобби Сэндса.
Его голодовка кончилась смертью. Но он, по крайней мере, знал, что существует. Он стал мучеником и вдохновил других на борьбу за независимость Ирландии.
Я же рискую просто умереть, и никто об этом не узнает, никто даже не заметит. Для мира вне этой тюрьмы я, скорее всего, пропала без вести. Даже мой отец думает, наверное, что я отправилась в далекое путешествие, откуда никак не прислать весточку.
Она смотрит на поднос с опостылевшей белой едой. Хлеба на молоке нет, супа тоже, значит, это обед. Третий подряд.
В конце концов, отказавшись есть эту дрянь с пластмассовым вкусом, я не лишусь ничего ценного.
Она встает и, глядя в камеру, кричит:
– Я объявляю голодовку! Слышите? Голодовка!
Она ждет реакции, но ничего не происходит. Красный диод по-прежнему горит, но динамик не издает даже треска.
Через час рука, совавшая в дверцу ужин, забирает нетронутый поднос.
На что я надеялась? На пресс-конференцию?
Из принципа она четыре дня подряд продолжает то, что считает голодовкой.
Подносы забирают из ее камеры нетронутыми.
В конце концов – кажется, на пятый день – она сдается и набрасывается на пресный хлеб, пресное пюре, пресный йогурт, запивая все это никакой водой. Хуже всего то, что это доставляет ей удовольствие.
Растягиваясь на полу, она думает: Шах и мат. Я проиграла. Теперь у меня осталось три варианта: безумие, измена, смерть.
Думая об этом, она не знает, какой из трех вариантов хуже.
18
Перед Моникой Макинтайр вагон метро, водруженный посреди просторного, ярко освещенного помещения. У вагона нет колес, он стоит прямо на полу. Двое в форме заталкивают ее в вагон и сажают на откидное сиденье.
Из громкоговорителей в потолке вагона доносится:
– Я Николь О’Коннор, я хочу, чтобы вы назвали имена сотрудников МИ-5, на которых работаете.
Моника не отвечает. Двери открываются, в железный вагон вваливается добрая сотня людей. Звучит пронзительный звонок, вроде тех, что предшествуют закрыванию дверей в метро Нью-Йорка. Толпа действует на Монику угнетающе. А тут еще голос Николь:
– Плотность – семь человек на квадратный метр. Ну выкладывай: на кого ты работаешь в МИ-5? Назови имя своего связного – и катись отсюда.
Моника пытается пробиться к дверям вагона, но ее блокируют люди вокруг.
– Не хочешь говорить? Ничего, заговоришь. Переходим к повышенной плотности.
В вагон влезает еще человек двадцать, сильно увеличивая давление на нее и уменьшая количество пригодного для дыхания воздуха. Снова звонок.
– Помалкиваешь? Переходим к плотности девять человек на квадратный метр.
Новые два десятка человек в железной коробке, новый пронзительный звонок.
Моника уже задыхается, ее стискивают со всех сторон.
– На кого работаешь?
Поскольку она все еще держит язык за зубами, перед очередным звонком в вагон врываются новые двадцать человек.
– Плотность – десяток на квадратный метр, – сообщает голос.
Люди валятся на пол, их топчут. К плексигласовым окнам прижаты раздавленные лица. Те, кто повыше, задевают головами потолочные светильники, остальные тянут шеи, чтобы глотнуть воздуху. Стиснутая Моника чувствует выдыхаемое чужими ртами зловоние. Люди расположены плотными слоями, образуя живую лазанью.
Новые пассажиры, давление растет. Новый звонок.
– Говори! На кого ты работаешь? Или хочешь испытать давление при плотности одиннадцать человек на квадратный метр? Эдак мы побьем рекорд и войдем в книгу Гиннесса, если ты продолжишь упрямиться.
От всех вокруг нее нестерпимо смердит потом, все выдыхают тошнотворный запах полупереваренной еды. Она еще готова барахтаться, но уже не в силах даже шелохнуться. Это больше невозможно вынести.
– ВСЕ ВОН! – вопит она.
И рывком пробуждается, трет глаза. Что за облегчение – осознать, что это был просто дурной сон. Еще несколько секунд она дрожит от омерзения, а потом успокаивается.
Она подходит к окну, распахивает створки, жадно вдыхает живительный прохладный воздух.
Скорее под ледяной душ.
Она одевается, сытно завтракает и устраивается перед окном своей спальни, чтобы продолжить работу над «Яростью победы».
Она трудится весь день, потом приводит себя в порядок и отправляется ужинать.
На празднование 31 декабря 1985 года Софи Веллингтон пригласила ее в шотландский ресторан Белфаста. Там их встречают пышное убранство и символы Шотландии: Saltire – голубой флаг с косым белым крестом, цветок чертополоха, красный рыкающий лев, волынка, килт, портрет короля Роберта Брюса, картина – битва при Бэннокберне в 1314 г., когда шотландцы разгромили англичан Эдуарда III, фотография команды регбистов. Звуковое сопровождение – гимн «Цветок Шотландии», в котором упоминается победа при Бэннокберне.
Подходит официант.
– Какое ваше фирменное блюдо? – спрашивает его Софи Веллингтон.
– «Хаггис».
– Что это такое?
– Фаршированный овечий рубец.
– Фаршированный чем?
– Бараньими потрохами, легкими, печенью, сердцем, все мелко рубленное. Название блюда происходит от французского hachis (запеканка с мясом. – Прим. пер.). Еще там лук, овес, бараний почечный жир, пряности и соль, – терпеливо перечисляет официант.
– Я готова попробовать. А вы, Моника, что закажете?
Моника пробегает глазами меню.
– Я вегетарианка. Мне пюре из овощей, только без масла, соли и перца. Хорошо бы добавить туда каперсы из вашей рыбной тарелки и чечевицу из закусок. У вас есть тофу?
– Нет, мэм, у нас готовят только шотландские блюда, – следует оскорбленный ответ.
– Тогда без тофу. Спасибо.
– Знаете, мой пращур, герцог Веллингтон, был по происхождению ирландец, – сообщает Софи Монике после ухода официанта.
– Ирландцы ничем не отличаются от других национальностей, они бывают и хорошими, и плохими, –
