Под красной крышей - Юлия Александровна Лавряшина
– Ясно! – Марк рывком вскочил с кресла. – Ты очень живописно рассказала. Из твоего повествования ускользнула только одна мелочь.
– Какая? – Светлана Сергеевна насторожилась, ожидая подвоха.
– Почему же Катя до сих пор любит его, этого сумасшедшего подонка?
– Марк, постой! – крикнула она вслед сыну, но тот уже вышел, забыв пожелать ей спокойной ночи.
Продолжая отыскивать возражения и достойные аргументы, она еще некоторое время расхаживала по столовой, лаская кончиками пальцев холод хрусталя, потом в отчаянии закусила губы и скрылась в спальне. Печальные глаза мужа следили за ней с нескрываемой укоризной.
Засыпая, она все еще слышала его голос: «На тебя ни в чем нельзя положиться! Ты так и осталась бесхитростной девчонкой с “брусчатых”. Как ты сможешь воспитать нашего сына, ума не приложу…»
«Я должен сделать это ради Кати, отомстить за нее», – подумал Марк, запираясь в отцовском кабинете, но его тут же настиг легкий приступ тошноты, как бывало всякий раз, когда он пытался солгать себе. Только половина мысленно произнесенной фразы имела вес правды: «Я должен сделать это…»
– Ёлы-палы, Киска, все такая ерунда, – пропел он, цепляясь, как за соломинку, за спасительный цинизм «Агаты», но тут же оборвал себя, решив, что у матери достанет ума подслушать под дверью.
Он никогда не знал, чего ожидать от нее: плебейские корни могли заявить о себе в самый неподходящий момент. Не раз, повзрослев, Марк замечал, что стоило к ним в дом прийти знакомым отца, тот начинал следить за женой каким-то испуганным и настороженным взглядом, при этом ласково ей улыбаясь. Так смотрят несчастные родители на умственно отсталых детей.
Однажды в Крыму Марк видел такую семью. Он катался с родителями на катере и, задыхаясь от восторга и солоноватого ветра, кричал что-то чайкам и бросал им с кормы кусочки мягкого батона. Когда лакомство кончилось, они прошли к ярко-голубым сиденьям, и тут Марк заметил тех людей. Сначала необыкновенно красивую женщину, с горделивой шеей и тревожными черными глазами. Он даже подумал: «Она так боится моря?» Но тут его взгляд скользнул по лицам ее детей, и, не удержавшись, Марк вскрикнул. Чуть слышно, но отец тут же встал и снова увел его на корму. И все же Марк успел оглянуться, чтобы навсегда запомнить увиденное.
Оба ребенка, брат и сестра, страдали болезнью Дауна. Тогда Марк не знал названия этого заболевания, он вообще не понял, что это – болезнь. Его охватил ужас, названия которому он не знал. Сын этой женщины, который по росту казался ровесником Марка, был одет в нарядную детскую матроску и белые гольфы.
«Разве одежда может его украсить?» – размышлял потрясенный Марк, вцепившись в горячие от солнца перила кормы.
В лице мальчика он не заметил и проблеска мысли. Тот вертел уродливой головой, не реагируя на голос матери, лишь изредка издавая низкие, похожие на мычание звуки. И все же Марка привел в ужас не он, а его хорошенькая кудрявая сестра, потому что ее безумие было незаметно на первый взгляд. Она показалась ему обычной непоседливой девчонкой, то жмущейся к матери, рука которой то и дело скользила по ее волосам, то соскакивающей с сиденья. Но уже в следующий миг все сомнения рассыпались обманной пыльцой, и эта скоротечность очарования ранила Марка куда больше, чем откровенное уродство ее брата.
– Не надо смотреть на них, – сказал отец, сжав его щуплое плечо. – Ей и без того больно, ведь она любит их.
«Любит? – хотел спросить Марк, но не решился. – Как можно любить их?»
Отец наверняка знал ответ, но мальчику вдруг стало страшно показаться ему слабоумным. С тех пор он старался задавать отцу как можно меньше вопросов. Пусть думает, что ум сына силен настолько, что не нуждается в чужой помощи…
Усевшись за массивный отцовский стол, Марк попытался сосредоточиться на воспоминании о другом дне, чтобы облегчить себе поиски. Тогда ему было лет тринадцать. Кажется, у него не оказалось бумаги, чтобы написать реферат по биологии, и он решил посмотреть у отца в столе.
Но забравшись в нижний ящик, Марк на время забыл, что же, собственно, ищет. Неведомый мир театральных программок незапамятных лет, сценариев «капустников», забавных фотографий без усилия затянул его, оставив за кулисами и время, и домашнее задание, и новый фильм, который он собирался посмотреть. Как невероятно везучий путешественник, делая одно открытие за другим, мальчик добрался до синей общей тетради, завернутой в старую, в несколько раз сложенную афишу. Марк открыл ее, ни на секунду не усомнившись в своем праве на это.
В тетради были стихи. Марк прочитал несколько, легко разбирая четкий отцовский почерк, и они понравились ему. Увлекшись, он не услышал шагов за спиной и вскрикнул, когда тетрадь вырвали у него из рук.
– Не смей шарить в моем столе, – прошипел отец и вышвырнул сына из кабинета, не добавив больше ни слова.
Марк помнил, что был оскорблен и обескуражен: в стихах не было ничего непристойного, почему же нельзя их читать? Это было странно, ведь в их доме всегда царила свобода чтения, и мальчик беспрепятственно брал и Мопассана, и Бунина. Впервые на чтение был наложен запрет… И кем? Отцом, который так стремился поговорить с ним на щекотливую тему!
Табу настораживало и внушало странные мысли, пугавшие самого Марка. Только позднее он понял, что стихи эти были написаны самим отцом и посвящались они не матери…
Тетрадь Марк нашел без усилий. Отец даже не удосужился ее перепрятать. Был так уверен в послушании сына? Прихватив стихи с собой, Марк вернулся в свою комнату и забрался в постель. Так у матери не возникнет вопроса: что он так долго искал в кабинете? На этот раз, открыв тетрадь, он внезапно ощутил неловкость, и в этом ему почудился признак того, что детская невинность утрачена им окончательно…
Прочитав стихи, Марк швырнул их на пол и с головой укрылся одеялом. Хотелось плакать, но он уже давно не позволял себе этого. Он мечтал взобраться на вершину и низвергнуть Ермолаева, но взял чересчур толстый канат. Не рассчитал собственной величины. Это были слишком сильные и талантливые стихи, чтобы хоть кто-то поверил в их авторство. Ермолаев первый учует запашок серы…
Только как он сможет это доказать?
Во сне Марк почему-то увидел
