Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
— Люси и Морган… катер на Темзе, — сказала она через плечо, когда мы медленно двигались к выходу из зала.
Тогда я вспомнил эту свадьбу, на которую ходил с Терезой, хотя не знал ни жениха, ни невесты и меня лично туда никто не приглашал. Тереза сказала, что хозяева не будут возражать, и я услышал в ее голосе уверенность, поскольку люди ее круга привыкли проявлять гостеприимство сами и ждать его от других. С Терезой я познакомился в джаз-клубе в Килберне, куда пошел с друзьями, — то ли кто-то из них бывал там, то ли мы просто выбрали его из списка в местной газете. Мы объединили столы с другой компанией, и я случайно сел рядом с ней. У нее были добрые темные глаза и неторопливая улыбка, но говорила она быстро и много, смеялась громко и отпускала саркастические шуточки. Работала она в агентстве по связям с общественностью и сказала мне, что ее фирма заключила крупный контракт с горнодобывающей компанией, у которой есть африканские филиалы. Она произнесла ее название так, будто нашла между нами что-то общее. Потом на сцену вышла африканка в длинном платье с блестками и разноцветном тюрбане с воткнутым в него страусиным пером и запела на языке, непонятном никому из нас. Именно ради того, чтобы ее послушать, мы и пришли. После того вечера я встречался с Терезой еще трижды, и она рассказывала мне захватывающие, явно щедро приукрашенные истории о сомнительных делах, творящихся в мире пиара. У нее не было ко мне интимного интереса, а у меня не было к ней другого, так что прогулка с молодоженами по Темзе стала нашим последним совместным выходом.
В фойе я получше присмотрелся к своей недавней соседке, но так и не вспомнил нашей встречи на катере. Я там никого не знал, и после нескольких бокалов этот мелкий эпизод, наверное, уже прошел незамеченным. А она многих оттуда знает? Она сказала, что училась с Люси в университете и после этого они остаются на связи.
— Мы еще немножко дружим, — со смехом объяснила она.
— Это прекрасно, — сказал я. — Друзья так легко теряются! Вы не хотите чего-нибудь выпить?
В театральном буфете толпился народ, поэтому мы вышли на набережную и отыскали винный бар. Так я и познакомился с Билли — точнее, возобновил знакомство. Через несколько дней я позвонил ей, и в пятницу вечером мы сходили в кино, а потом поужинали. Потом я предложил еще где-нибудь выпить, но она сказала, что завтра утром ей надо на работу. Она работала в банке на Ливерпуль-стрит, так что ей предстояло проделать далекий путь до Актона, а на следующее утро вернуться в Сити. Она планирует вскоре переехать, сказала Билли, но пока приходится мотаться туда-сюда. Конечно, не она одна в таком положении, но все равно это утомительно. К тому же она живет с матерью, а мать беспокоится, если дочь гуляет допоздна. Ее старший брат тоже живет с ними, но он может возвращаться когда хочет, поскольку он мужчина. А отец у них умер, когда ей было всего пять лет.
Я спросил, не против ли она встретиться со мной снова, и она ответила, что пока не знает, пусть лучше я ей позвоню. На следующей неделе я позвонил, и мы встретились, чтобы выпить после работы. Потом наши отношения продолжали медленно развиваться — стаканчик в конце рабочего дня, иногда кино или ужин, — и так прошло, наверное, месяца полтора. Я не знал, проявить мне больше настойчивости или отступить, действительно ли она колеблется или не хочет принимать мои ухаживания — может быть, ей со мной скучно. У ее неуступчивости могло быть много причин: полуиндианка, живущая при матери, связалась с каким-то Салимом из Занзибара, подумать только! Мне давно следовало бы все бросить и отправиться на поиски более покладистой партнерши, но я уже выпал из той рутины и теперь чувствовал отвращение к ее хищнической беспощадности, да и от Билли не очень хотелось отказываться.
Как-то вечером, месяца через два после нашей встречи в Национальном театре, мы сидели в тихом ресторанчике неподалеку от Холборна, она о чем-то говорила — я не слишком внимательно ее слушал, — и меня вдруг охватила такая нежность, какой я еще никогда не испытывал по отношению к женщине. Я должен был дать ей это понять и убедиться, что она меня не покинет. В солнечную апрельскую субботу мы поехали в Кью[58], и, когда я обнял ее, она ненадолго приникла ко мне. Я знал этот момент — начало любви, полное жадного нетерпения. После прогулки по саду мы долго лежали на траве, расстелив под собой куртки, целовались, обменивались ласками и разговаривали, наслаждаясь этим новым чудесным знанием друг о друге.
— Как познакомились твои родители? — спросила она.
— Это было на школьных дебатах в штаб-квартире Молодежной лиги, — ответил я.
— Ух ты, звучит круто, — сказала она. — Можно подробнее?
— А я больше ничего и не знаю. Расскажи про своих.
— Они встретились в Дели, когда он работал коммерческим директором по продаже фотоаппаратов «Кэнон». Нет, он не продавал их, а только заведовал сбытом. Англичанин в Индии не может быть продавцом. И все мы родились в Дели. Суреш, которого еще зовут Сол, и Ананд, он же Энди, — оба появились раньше меня. Когда родилась я, моему старшему брату было одиннадцать и отцу захотелось отправить его в среднюю школу в Англии. Может, его просто потянуло на родину, но он говорил, что так Солу, а потом и всем нам будет легче поступить в университет.
Сам отец в университете не учился, — продолжала она. — Он нашел работу почти сразу после школы-интерната через родственника со связями в Индии — так и очутился в Дели на службе у «Кэнон». Но с тех пор мир стал другим, и теперь без высшего образования нам мало что светило. Вот мы и перебрались в Лондон — папиной фирме ничего не стоило это устроить. Для него это означало навсегда
