В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Видя, что девочка счастлива, что досыта наедается в трапезной, безмятежно спит в тёплой, мягкой постели по соседству с моей и уже завела множество подруг, я рассказала ей о предложении настоятельницы и спросила, не хочет ли она задержаться. Объяснить Зите, почему я оставила её дочку в П., было бы нетрудно. Но Ассунтина лишь недовольно скривилась:
– Ты же сказала, в четверг возвращаемся!
– Сказала. Но если хочешь, можем поменять планы.
– Нет, не хочу. Хочу скорее домой, к маме.
– Да ведь мама только рада будет! Морской воздух пойдёт тебе на пользу, и пневмония твоя излечится!
– Останусь – они мне косы обрежут! Нет, хочу к маме!
Убедить её мне не удалось, а брать на себя ответственность, не поговорив предварительно с Зитой, я не хотела. Поэтому отправилась на вокзал и, как планировала, купила обратные билеты на вечер четверга.
Отпуск мой, если не считать постоянной тревоги из-за непредсказуемых выходок Ассунтины, прошёл вполне удачно, хотя и оказался вовсе не таким захватывающим, как я воображала. Я гуляла по песчаному пляжу, вдыхала воздух, который даже пах не так, как в городе, собирала ракушки. Но какого-то особенного счастья мне это не принесло, ничто внутри не перевернулось. Да ещё докучала вечная, только кажущаяся робкой мысль, которую я спешила отогнать... Но синьорино Гвидо определённо не думал обо мне, значит, и я не должна была о нём думать, нет, не должна, этим я только причинила бы себе боль.
В день отъезда я внезапно проснулась незадолго до рассвета, словно кто-то вдруг тронул меня за плечо. Соседняя постель оказалась пуста, выходившая на пляж застеклённая дверь – приоткрыта, и из неё сквозило холодом. Ассунтина! Я вскочила с постели и, закутавшись в шаль, выбежала на ведущий от здания к песчаному пляжу дощатый настил, чтобы взглянуть в сторону моря. Вон же она, эта треклятая строптивица! Ух, вернись только на берег, я тебя так изобью, костей не соберёшь! По правде сказать, я ещё никогда в жизни ни на что не реагировала так остро, даже когда пришлось отбиваться от барона Салаи. Меня накрыло ощущением трагической, роковой неизбежности. «Теперь она и впрямь помрёт, – подумала я, вне себя от ярости. – Что мне тогда сказать Зите?»
Фланелевая ночная сорочка, которую я ушила после куда более упитанной Клары, валялась на песке. Обуви поблизости видно не было: похоже, малолетняя дурёха вышла босиком и теперь, веером рассыпав волосы по плечам, плескалась на мелководье. В черноте моря гасли последние звёзды. Чтобы не намочить шаль, я сбросила её, подоткнула юбку и, взбешённой фурией вбежав в воду, доходившую мне колен, ухватила Ассунтину за волосы.
– Ты что это придумала? Помереть хочешь? – кричала я. – Помереть хочешь, чума тебе на голову?!
Её замёрзшие, все в цыпках скользкие ручонки вцепились в мои. Я вытащила негодницу на берег и мигом завернула в шаль.
– Я только хотела узнать, правда ли можно наловить рыбы голыми руками...
От хорошей затрещины её спасло лишь то, что у меня руки были заняты. Я отнесла её в комнату, швырнула на кровать; шаль промокла насквозь, и растирать Ассунтину пришлось простынями. Она молчала. Больше всего меня беспокоили волосы. К счастью, монашки уже пошли в часовню к заутрене, а сестра-стряпуха развела в кухонной печи огонь. Она впустила нас и, усадив у приоткрытой заслонки, обернула Ассунтинину голову тёплым полотенцем, а после напоила дрожащую девчонку кипячёным молоком.
– Это уже не в первый раз, – сказала она мне вполголоса, чтобы немного успокоить, и протянув стакан молока, сурово обернулась к Ассунтине. – Хорошеньких же дел ты натворила! Твоё счастье, что уезжаешь, не то живо отправилась бы на недельку в карцер, на хлеб и воду. И что, спрашивается, такого замечательного ты увидала в этой черноте?
– Ничего, – угрюмо ответила Ассунтина. – Не было там рыбок. Ни одной, даже самой завалящей.
– Ну ещё бы! – всплеснула руками стряпуха. – Они, небось, спят ещё, в такую-то темень.
Служба закончилась, к нам присоединились остальные монашки, и настоятельница вызвалась сама осмотреть ребёнка.
– Девочка согрелась, ни жара, ни озноба, ни кашля нет, – заверила она меня. – Будем надеяться, помощь пришла вовремя. Но ты права, лучше её увезти: неохота мне брать на себя такую ответственность.
Ассунтину уложили в постель, накрыв целой горой одеял и сунув в ноги пару бутылей с горячей водой. У кровати зажгли жаровню, простоявшую до самого нашего отъезда. Обед несносной девчонке тоже подали в постель, и одна из сестёр кормила её с ложечки. Каждые два часа приносили градусник – впрочем, температура не
