Венера в русских мехах - Татьяна Васильевна Бронзова
В 1982 году бабушке Соне исполнилось восемьдесят пять лет, и этот юбилей они отмечали в ресторане «Серебряная утка», хозяин которого был другом отца и имел большое сходство с актером Ивом Монтаном. Он лично встретил их внизу в холле для аперитивов и поднялся с ними на лифте в зал. Ресторан был одним из самых фешенебельных в Париже. Сюда надо было приходить только в вечерних нарядах. На дамах сверкали дорогие ожерелья, а в бокалах искрилось дорогое вино. Обед прошел на высшем уровне. Гости остались довольны как блюдами, которыми их угощали, так и разговорами, которыми их развлекали. После обеда Николя повез бабушку домой. В последнее время он не часто заезжал к ней, так как готовил новую коллекцию, и Соня обижалась на него.
– Ты за своими мехами совсем про меня забыл. Смотри, я ведь старая уже. Сколько мне еще жить осталось, бог его знает!
– Бабушка, не кокетничай! Ты у нас еще о-го-го! До ста лет жить будешь, я тебе обещаю.
– Хватил! До ста! – засмеялась Соня. – Хотя пожить хочется!
Она действительно хорошо выглядела, бодро ходила и ясно мыслила. Но с возрастом бабушка превратилась в очень разговорчивую старушку и ударилась в воспоминания. Любила она вспоминать свое детство и свою молодость еще до замужества. Иногда это напрягало Николя, но бабушка была единственным человеком, с которым он говорил по-русски, и была единственным человеком, с которым он мог говорить о Веронике.
Так и сейчас, когда он доставил ее и помог подняться в квартиру, Соня не отпустила его уехать домой:
– Посиди! Ведь еще не поздно. Ты так редко бываешь у меня! Мне сегодня исполнилось восемьдесят пять! Это не шутка!
– Посижу, – согласился Николя.
Они прошли в гостиную и сели на диване около камина.
– Когда в пятнадцатом году я оканчивала школу, на наш бал были приглашены выпускники из Адмиралтейства. Все, как один, бравые будущие офицеры морского флота. Такая красивая парадная форма на них была. И все должны были в скором времени ехать на фронт. В наших глазах они были уже героями. Мы, три подруги, были тоже ой как хороши: я, Катя и Виктория.
– У тебя была подруга Виктория? – невольно задал вопрос Николя, услышав родное имя. Даже произнести его вслух было для него радостью.
– Ну да, а чего ты удивляешься? – спросила бабушка.
– Да, нет. Это я так. Просто спросил.
– Про свою Викторию вспомнил? – прозорливо заметила старушка. – Кстати, никогда тебя не спрашивала, а какая у нее фамилия? Помнишь?
– Воронцова. Виктория Воронцова, – опять с удовольствием произнес Николя вслух имя любимой.
– Громкая фамилия. За моей подружкой Катериной ухаживал один студент с медицинского факультета. Воронцов. Он был старинного, но обедневшего рода и приводился каким-то дальним родственником графу Воронцову. Твой дедушка тогда уже химический факультет закончил и работал на кафедре в институте вместе с профессором Федоровым. А Воронцов этот, дай бог памяти, кажется Алексеем его звали, еще учился. Должен был стать хирургом, – бабушка пригубила вина из бокала, который подал ей Николя. – А где мы познакомились с ними? Знаешь?
– Где? – без интереса спросил Николя, так как разговор от Вероники явно ушел в сторону.
– На поэтическом вечере футуристов! Ах, что это был за вечер! Тогда я впервые увидела Маяковского. Как он читал! Какой голос! Темперамент! Ну и стихи тоже были ничего. Вот на этом вечере мы и познакомились. Мы с твоим дедушкой сразу стали встречаться. Катенька с этим Алексеем Воронцовым тоже.
– Бабушка, а Есенина ты видела? – хотел перевести разговор на другую тему Николя. Ему было мало интересно слушать про какую-то Катеньку с каким-то Алексеем, даже если у того и была фамилия Воронцов.
– Ну, конечно, мы на все поэтические вечера ходили. Есенин был очень красивым, и стихи его мне тоже очень нравились. В него была влюблена Виктория наша. Ужас, как страдала. На все его выступления бегала. А я была влюблена до встречи с твоим дедушкой в Блока, а Катенька тоже была влюблена в Блока, и мы с ней вместе страдали. Тогда было модно влюбляться на расстоянии и страдать в подушку о несбыточной мечте.
– Сейчас тоже есть такие дурочки. Фанатками называются. Избирают себе кумира и бегают за ним.
– Значит, девчонки во все времена одинаковы, – засмеялась бабушка. – Но как только появился на моем горизонте твой дедушка, так я всю эту дурь из головы выбросила, – продолжала вспоминать бабушка. – Через год твой дедушка сделал мне предложение. Он на кафедре хорошо зарабатывал и мог уже себе позволить семью завести. Я согласилась. Свадьба была, а потом революция эта началась. Он меня в охапку – и в Париж. Слава тебе, Господи, от коммунистов сбежали. А Катенька и Виктория в Петербурге остались. Так и не знаю, вышла Катя за этого Воронцова замуж или нет? Тогда говорили, что он очень талантлив был и из него должен был получиться хороший хирург. И вообще, что там с ними сталось? Ничего не знаю о своих подругах.
– Бабушка, мне уже домой надо. Пока доеду, а завтра рано в ателье. Ты же знаешь, я новую коллекцию готовлю, – прервал воспоминания бабушки, которые его уже начали утомлять, Николя. Он и не догадывался, что его бабушка рассказывала ему о Екатерине Михайловне и Алексее Петровиче Воронцовых, бабушке и дедушке его Вероники.
Если бы он знал!
«Наверно, всех к старости воспоминания одолевают. Неслучайно после шестидесяти садятся мемуары писать. – думал Николя, подъезжая к своему дому. – Надо будет бабушке посоветовать. Пусть пишет. Ей есть о чем вспомнить».
Глава 7
Шли годы. У Николя появилась легкая седина на висках, и только с фотографии на него смотрела молодая и счастливо улыбающаяся Вика.
В России началась перестройка. Рухнула Берлинская стена, а вместе с ней и огромный социалистический лагерь.
– А вдруг? – подумал Николя с надеждой, и опять отдал свой паспорт в посольство.
И, О СЧАСТЬЕ, 7 июня 1990 года он получил визу!
Николя летел в Ленинград, предвкушая встречу, и очень нервничал. Ведь прошло уже двадцать лет, как он не видел Веронику. Вдруг она замужем, вдруг забыла его! Сердце его билось учащенно, и в такт этому ритму ему казалось, звучало: «Люблю, люблю, люблю»… Почему-то он был уверен, что ее сердце бьется так же. Он вдруг ощутил на мгновение даже тепло ее тела, услышал ее голос.
– Милая, любимая
