Райгород - Александр Гулько
Пока Рая вспоминала Хренов-Дубовых, Рива воспользовалась паузой и выдала завершающий аргумент:
– Кстати, Паше нравятся полненькие! Он мне сам сказал! По секрету…
Рива, конечно, соврала. Ничего такого ей Паша не говорил. Но – угадала. Рая Паше действительно нравилась. Внешне она была немножко похожа на его маму.
Не обращая внимания на Раино пренебрежительно-насмешливое отношение, Паша продолжал приходить. Приглашал в кино, звал погулять в парк, провожал до дома. Рая вела себя с Пашей по-разному, в зависимости от настроения. Чаще всего просто игнорировала. Но, пребывая в благостном расположении духа, приглашения принимала. При этом в кино или на прогулке ей нравилось закрывать глаза и представлять, что она гуляет не с Пашей, а с Колей. А когда настроение было игривым, Рая над Пашей посмеивалась и даже глумилась. Улыбаясь и глядя в глаза, тихонько говорила какие-то обидные гнусности. Ей казалось, что это смешно. Но Паша не слышал, а потому и не обижался. Смотрел на нее влюбленными глазами и улыбался в ответ.
Мамины увещевания постепенно приносили свои плоды. Рая все чаще принимала Пашины приглашения. Они гуляли в парке, ходили в кино. Правда, по возращении домой Рая все равно нервничала, раздражалась. Говорила, что этот раз был последний. Рива опять с ней подолгу беседовала.
– Мама, я его не люблю! – объясняла Рая.
– Главное, чтоб он тебя любил.
– Он все время говорит про свою маму!
– Очень хорошо! Если мальчик любит маму, он и жену будет любить!
– Он некрасивый…
– Значит, не будет шляться…
– Он маленького роста… – В постели это не имеет значения!
Последний аргумент почему-то вверг Раю в задумчивость. В итоге она разрешила Паше приходить чаще.
При встрече Паша дарил срезанные его мамой в саду пионы и гладиолусы. Иногда приносил недорогой шоколад. Во время прогулок бережно держал Раю под руку. В кино садился вполоборота, чтоб лучше слышать, если она заговорит. Провожая домой, заботливо набрасывал ей на плечи свой пиджак и бережно придерживал под локоток. Иногда Рая пыталась обсудить с Пашей фильм. Не то чтобы ей было интересно его мнение, просто ее переполняли эмоции, с кем-то же нужно поделиться. Паша пытался, как говорится, соответствовать, но чаще всего отвечал невпопад или говорил какие-то банальности. Он ничего не мог с собой поделать – он был счастлив, что Рая рядом, а кино его интересовало несильно. Часто он даже не мог вспомнить не то что содержание фильма, но даже его название. Поэтому разговор неизменно двигался к той теме, которая Пашу больше всего интересовала, – к работе. Проходило пять минут, и Паша, сам того не замечая, уже рассказывал про сверла, штифты и зубные коронки. Всякий раз резюмировал:
– Неплохой заработок…
Однажды во время очередной прогулки он неожиданно остановился, посмотрел на Раю и сказал:
– Уже полгода ходим… Может, поженимся? А то моя мама спрашивает.
– Подумаю, – лениво ответила Рая. – Завтра скажу…
Получив приглашения на свадьбу, родственники и знакомые интересовались, кто жених. Рива с гордостью отвечала:
– Наш! Винницкий! – и уважительно добавляла: – Зубной медик!
При подаче заявления регистратор в загсе поинтересовалась, намерена ли невеста взять фамилию мужа. Рая отказалась. Паша в этот момент так волновался, что даже диалога не расслышал. Когда узнал, что Рая оставляет девичью фамилию, все равно не расстроился. Свадьбу справили в столовой Облпотребсоюза. Говорили, что за всю ее историю эта свадьба была самой многолюдной, веселой и богатой. Костюм для жениха заказали в Румынии. Платье невесты сшили у лучшей винницкой портнихи. Музыкантов выписали из Черновиц.
По команде «Горько!» ошалевший от счастья Паша бросался на невесту и жарко ее целовал. Смущенная Рая осаживала его, как ретивого коня. Беспокойно оглядываясь, одергивала платье. Испуганно вращая глазами, поправляла под фатой прическу.
Свадьбу вел Исаак Каплун. Первое слово он предоставил Пашиной маме. Вначале она не могла унять волнения и остановить слез. Но потом выпила воды и сказала, что теперь ее сердце спокойно: она отдала сына в надежные руки. Потом Исаак дал слово родителям невесты. Рива сообщила, что все важное она уже сказала дочери раньше и наедине. Но если потребуется, она и зятю скажет, за ней не задержится. Когда гости перестали смеяться, Рива сообщила, что больше ей добавить нечего и вообще по части публичных выступлений у них главный – Лейб, пусть он и поздравляет!
Гройсман тоже сказал, что говорить не очень любит. Потому что покойный отец когда-то учил его, что слова мужчины – это его дела. Гости уважительно закивали головами. Кто-то прошептал: «Да, были люди…» Гройсман подождал, пока все наполнят бокалы. Призвав гостей к тишине, сказал:
– Я хочу… Я желаю… Я… Короче, я дарю детям сервант, стол со стульями и двуспальную кровать.
За столами одобрительно зашумели. Каплун, призывая гостей успокоиться, постучал по бокалу. После чего поинтересовался у Гройсмана, куда молодые собираются ставить мебель.
– Поэтому, – продолжил Лейб, – я им купил дом. Ну, не целый, только половину, но на первое время хватит…
Последние слова утонули в громе аплодисментов.
Веселились до двух часов ночи. Ели, пили, танцевали. Время от времени раздавались возгласы «Мазл тов!» и «Горько!». Пашина мама тихонько вытирала слезы. Леины сыновья, племянники Лейба, о которых пойдет речь в следующей главе, мгновенно подружились с группой веселых стоматологов с Пашиной работы: Клейманом, Мильманом и Гнатюком. Сема порывался к ним присоединиться, но Неонила плохо себя чувствовала, и, не дожидаясь разгара веселья, они отправились домой. Финальную точку в торжестве поставили стоматологи. Пьяные Клейман и Мильман подрались. Гнатюк, обнимая Леиных сыновей, кричал вдогонку уходящим гостям:
– Куда же вы, не бойтесь, погрома не будет! Так ведь, Лев Александрович?
Нетрезвый Гройсман согласно кивал и слал гостям воздушные поцелуи.
Глава 6. Лея и ее дети
Веселые, активные, бестолковые, Леины сыновья еще с раннего детства внушали родственникам опасения за свое будущее. Их отец, как мы помним, не вернулся с фронта. Мыслей о том, чтоб второй раз выйти замуж, у Леи даже не возникало. Поэтому лишенные твердой мужской руки и воспитываемые мягкой, всепрощающей мамой парни вели себя неважно, да и учились так себе. Хотя, как говорил на родительском собрании школьный завуч, были не лишены талантов.
– Это каких? – осторожно поинтересовалась Лея.
– Один – художник, другой – музыкант! – рапортовал завуч.
Для Леи это был сюрприз. Когда она спросила у сыновей, о чем речь, те разъяснили: один помогает оформлять школьную стенгазету, второй – на пионерском
