Я не прощаюсь - Хан Ган
– А как бы вы поступили, Кёнха? – спросила Инсон, встав после того, как доела кимпаб. Я, естественно, сначала вопроса не поняла.
– На месте той женщины.
Она говорила о легенде, действие которой, по удачному совпадению, происходило в горах, где мы вместе побывали. Во всех трёх случаях история была схожая. Она гласит о старике-попрошайке, который стучится в каждую дверь в деревнях под этими горами, выпрашивая еды, но ему все отказывают – кроме одной женщины, которая решает угостить его миской риса. В знак благодарности он сказал ей на следующий день до рассвета подняться на гору, но никому об этом не говорить. И по пути в гору не оглядываться. А дальше, по легенде, когда женщина отправилась в гору, деревню накрыл ливень, а в одной из версий – цунами. Она конечно же в тот момент оглянулась – и там же на месте обратилась в камень.
Шла последняя декада мая, дни стали намного длиннее. Засучив рукава своей хлопковой рубашки, Инсон присела на крупный камень, прикусывая сигарету. Она не зажигала её – вместо этого по несколько раз просто доставала сигарету из пачки, а потом убирала обратно, потому что в тот день пришло уведомление о засухе, так что в горах нужно было быть поосторожнее. В то время она много курила, но после тридцати бросила.
– А ведь можно было просто не оглядываться и идти дальше… За горой – свобода.
Когда я услышала шутливо бурчащую Инсон, в голове у меня всплыли образы скал, что мы видели в первые два месяца нашей командировки. Больше всего настрадавшиеся в деревнях женщины – падчерицы, невесты или рабыни – оборачиваясь назад, приобретали стройную каменную форму.
– А они сразу каменели? Как только развернулись? – вместо ответа встречно спросила я. – Или спустя время?
О том разговоре, который мы оставили незаконченным, я вспомнила уже позже. Мы спустились с горы и к закату вернулись в трёхэтажный отель. Я открыла окно и вдохнула свежий воздух. Когда я обернулась спиной к заходившему солнцу, то из окна на склоне горы стал виден тёмный женский силуэт. Скала.
Тогда перед моими глазами предстал образ женщины, дивящейся своим каменеющим стопам. В этот миг она ещё могла развернуться обратно и поползти в гору, роковая участь настигла только её стопы. Но проволочив их ещё пару шагов, женщина снова оборачивается, и каменный покров настигает её икры. Сначала она тащит свои тяжёлые ноги по склону, но в конце концов вновь поворачивает голову. Её колени становятся каменными, теперь она больше не сможет продвинуться ни на шаг. Женщина стоит на месте, наблюдая за тем, как вода накрывает все дома и деревья, пока её таз, сердце и плечи тоже застывают в камне; пока её открытые глаза не обратятся в скалу и кровь не застынет. Тысячи, десятки тысяч дней, месяцев на неё бесконечно падает снег и дождь. Что она хотела увидеть? Почему она продолжала оборачиваться назад?
– Но ведь она просто обернулась в камень, да? Это же не значит, что она умерла, – сказала Инсон, подходя к окну после того, как поставила на зарядку все батарейки с оборудования и собрала вещи.
– Вдруг она не умерла? Может… камень стал своего рода оболочкой для неё?
В глазах её заплясала игривость.
– А ведь если подумать, скорее всего, так и было, – внезапно выговорила Инсон, напрягая лицо, словно давая понять, что это не шутка.
– А если снять этот покров, то женщины уже и след простыл! – воскликнула, словно ребёнок, Инсон, вскинув обе руки вверх. Я засмеялась и спросила у неё:
– И куда же она подевалась?
– Кто знает! Может, она-таки пересекла гору и начала новую жизнь, а может, прыгнула в воду…
С того дня мы неожиданно стали общаться менее формально[49]
– В воду?
– Ага, просто нырнула туда.
– Но зачем?
– Наверняка в деревне был кто-то, кого она хотела спасти, поэтому и продолжала оборачиваться.
Тем вечером мы с Инсон стали друзьями. До тех пор, пока она не переехала обратно на Чеджудо, мы всё с ней делали вместе. Вскоре после того, как мы перестали работать в издательстве журнала, я потеряла своих родителей и заперлась в своей пустой квартире. Инсон тогда постоянно строчила мне сообщения, а потом и заглядывать стала регулярно. Просто открой мне дверь. Повинуясь, я впускала ёё. Вместе с ней внутрь проникал прохладный ветер, и окутанные запахом сигарет руки обнимали меня за плечи.
* * *
Открываю глаза – вокруг до сих пор мёртвая тишина и тьма.
Кажется, что между нами витают невидимые снежинки. Меж скрещивающихся ветвей будто бы застревают слова, что мы проглотили.
* * *
От горящего фитиля взвивается струйка чёрного дыма, постепенно рассеиваясь в воздухе. Перед глазами всплывает видеозапись, на которой военные обмазывают стрехи каменных домов горящей смолой.
– Этот дом тогда тоже подожгли? – спрашиваю я.
«Когда жгли ту деревню за рекой, сюда они тоже пришли?» – подумала я. Сейчас всё сожгут, скорее выходите! Врываются во двор, дуют в свисток и стучатся в двери.
– Кто тогда жил в этом доме?
Они вынесли двери штыками и вошли? Кто здесь тогда был?
– Здесь жили мамины родственники, – ответила Инсон.
– Прабабушка с женой старшего сына. Но они избежали участи других, сразу побежав к дому двоюродного дяди на берегу после объявления эвакуации. К счастью, им было к кому обратиться за помощью.
– Этот дом тоже конечно же тогда сожгли. Остались лишь каменные стены. Потом отстроили его заново.
* * *
«Значит мы сидим сейчас там, где полыхало пламя», – подумала я.
Здесь валились балки и взлетал в небо пепел.
* * *
Инсон встала, и её тень перекинулась на потолок. Пока она складывала книги и журналы обратно в коробку, её тень, подстраиваясь, то скукоживалась, то становилась гигантской.
– Пойдём в комнату? – сказала она, будто бормоча себе, полагая, что я несомненно отправлюсь за ней. – Так, а свечку…
Инсон подошла к раковине и, взяв в одну руку бумажный стаканчик,
