Я не прощаюсь - Хан Ган
* * *
Бедное дитя. Она была там.
Мама сначала подумала, что это была просто кучка красных лоскутков. Нащупывая пропитанную кровью верхнюю одежду, старшая сестра нашла дырки от пуль в районе её живота. Убрав с её лица скомканные кровью волосы, мама заметила, что под подбородком у неё тоже была дырка. Пуля, частично прострелив подбородок, пролетела мимо. Из ран потекла кровь – будто изначально волосы специально сложили на раны, чтобы её остановить.
Сестра мамы сняла верхнюю одежду и, зубами оторвав рукава, накрыла ими две раны, чтобы остановить кровотечение. Они, поочерёдно меняясь, донесли сестрёнку, потерявшую сознание, до дома двоюродного дяди. Когда три сестры появились на пороге, напоминая своим видом пропитанную кровью горстку фасолевой каши, взрослые от шока не могли произнести ни слова. Из-за запрета на выезд они не могли ни поехать в больницу, ни вызвать врача и провели сутки в маленькой комнатушке у входных ворот. Младшую сестрёнку переодели в одежду, которую дали родственники, она спокойно дышала, безболезненно. А мама укусила свой палец до крови: думала, что если дать младшей испить её, то это её спасёт – ведь она потеряла много своей. У неё только недавно выпали молочные зубы, и указательный палец мамы идеально пролез через едва прорезавшиеся новые зубы. Кровь потекла внутрь. В какой-то момент сестрёнка, словно младенец, начала посасывать палец – мама была так счастлива, что у неё перехватило дыхание.
* * *
В глазах Инсон заиграли искорки. Словно пытаясь потушить их, она закрыла глаза. Когда она подняла веки, от этого пламени не осталось ни следа.
– Когда у матери постепенно слабел разум, она чаще всего говорила о событиях той ночи.
Свеча в моей руке осветила лицо Инсон снизу, оставляя глубокую тень на переносице и веках.
Тогда она была физически очень сильной – и во время рассказа, и после она, что было мочи, сжимала мои ладони. До такой степени, что казалось, кости моих запястий вот-вот сломаются. Она говорила, что вспоминала обо всём каждый раз, когда из её пальца текла кровь после случайного пореза ножом. Каждый раз, когда слишком коротко стригла ногти и на ещё не зажившую ранку случайно попадала соль, она вспоминала сестрёнку, что дрожа посасывала её палец.
* * *
Мама продолжала кусать свой палец.
О чём же ж ты думала, когда тащила её сюды? Могли же ж вы её оставить там подле батюшки и матушки убиенных, но надо вам было её волочить с самых ячменных полей до нас. Думаете, ждала она вас там? Иль думаете, спасибо она вам скажет, что спасли её?
* * *
Снаружи комнаты послышался шум.
Инсон замолчала.
Звук был таким тихим, что расслышать его можно было только в абсолютной тишине. Звук шуршащего в воде песка – будто кто-то водит рукой в мешке с рисом – понемногу то становился громче, то утихал.
– Давай лучше здесь останемся, – тихо сказала Инсон, как будто я ей предложила выйти. – И без нас обойдётся, – следом прошептала она.
– Они не к нам.
Звук сыплющегося песка – перемешивающегося риса – становился всё громче. Сразу отовсюду доносились звуки полёта, хлопанье крыльев и шелестение перьев, и птичий писк – со стороны клетки, кухонного стола, раковины. «Это попугаи?» – подумала я. Не просто тени, а крылья, рассекающие воздух и качающиеся на абажуре над кухонным столом, как на качелях.
Мы сидели молча, пока звук не оборвался. Он постепенно стихал, словно редеющий поток воды, медленно угасал – словно последняя нота завершающейся мелодии. Всё затихло, будто только что шептавший спящий человек умолк.
Спуск
Вглядываясь в погружённое в темноту окно, я чувствую, будто оказалась под толщей воды, и вокруг – полная тишина и уединение. Словно если приоткрыть окно, в комнату тут же ворвётся поток.
Как-то раз я смотрела видео, снятое на камеру опускающейся беспилотной подводки. Видневшийся на поверхности искажённый тёмно-зелёный свет постепенно истощался, и в какой-то момент стало совсем темно. В кромешной картинке изредка мелькали блики, словно стеклянные отблески. Это был свет, издалека отражаемый морскими обитателями. Иногда они даже попадали на камеру, люминесцируя всем телом, но тут же скрывались из виду. Вертикали этих отблесков постепенно сокращались, и пространство всё больше заполонялось плотной темнотой. Тогда я было подумала, что дальше только темнота и останется, как вдруг перед камерой стали появляться глубоководные медузы, от чьих полупрозрачных тел исходило мерцание. Перед глазами развернулось зрелище, напомнившее мне снежный ураган. Все тела мёртвых жителей морского дна покрывало илом и уносило вниз. Свет подлодки не мог преодолеть давление на глубине. Когда видео кончилось, было не совсем понятно: съёмка закончилась или всё прервалось из-за бесконечной тьмы.
* * *
– Я мало чего знала о маме, – поднявшись, сказала Инсон и подошла к погружённой во тьму книжной полке. – А мне казалось, что я знала её вдоль и поперёк.
Тело Инсон почти касалось её тени на потолке, и я наблюдала за ней, кажущейся из-за этого выше обычного со спины. Встав на носочки и вытянув руки, она пыталась достать до полки сверху. Из-под коротких носочков показались её лодыжки. Когда я подумала встать и помочь ей, Инсон достала коробку, прижав её к груди.
* * *
Положив коробку напротив карты, Инсон, перед тем как открыть её, засучила рукава. Видимо, внутри есть что-то, чего нельзя касаться одеждой.
Сначала она вытащила кусочки выцветшей газеты. Чтобы они не разлетелись по всей коробке, кто-то их перевязал по горизонтали серой хлопковой ниткой. Потом она достала тем же образом связанную стопку фотографий, между которыми лежали бумажки, и ровно разложила их перед картой.
Инсон распутала узелок на связке газет. Судя по побелевшим точкам внутри узла, нити изначально был серого цвета. На верхнем поле статьи голубой ручкой были записаны цифры – 28.07.1960 – и буквами – «Ежедневная газета Е.» Написала это не Инсон, а кто-то другой – кто-то, кто со всей силы нажимал на ручку так, что продавливал бумагу, кривя вертикальные штрихи.
– Нет, – тихо пробормотала Инсон, словно тяжело вздыхая. Она аккуратно распрямила одну из сложенных вырезок газеты – у той уже совсем крошились углы. Инсон положила этот кусок газеты в мою сторону. Пламя свечи было слабовато, а бумага от старости окрасилась в темноватый оттенок, так что, если и читать содержание, рассматривать фотографии, нужно нагнуться и
