Молчание Шахерезады - Дефне Суман
Наконец на лестнице раздались шаги Хусейна. Вне себя от гнева, он изрыгал поток ругательств. Слава богу, Тевфик-бея с ним не было, иначе Сюмбюль провалилась бы сквозь землю от стыда. Она бегом закрыла дверь в комнату, где доктор Агоп осматривал Мустафу-эфенди.
– Гореть им всем в аду! Будь прокляты эти чертовы греки, эти сукины сыны англичане и эти ублюдки паликарья! Столько лет грели змею за пазухой! Ах они подлые гяуры, теперь-то видно, из какого поганого теста сделаны! Где он, где отец?
Оттолкнув Мимико, Хусейн вошел в мужскую часть дома. Сюмбюль крикнула ему вслед:
– Хусейн, успокойтесь, прошу вас! Мимико-бей привез вашего отца сюда, а нашел он его у церкви Святой Екатерины. Доктор Агоп сейчас его осматривает. Пожалуйста, не переживайте. Слава богу, ничего серьезного. Скоро должен очнуться. Я скажу Мюжгян, чтобы она принесла вам чаю.
Хусейн яростно обернулся. Все еще держа руку на ручке двери, он уже открыл рот, чтобы обругать ее, но вдруг раздался звон колокольчика на садовой калитке. Сюмбюль оттолкнула его, метнулась в комнату, схватила спрятанный под диваном штык и выбежала в сад. Но Хусейн ее опередил: неизвестно, когда он успел вынуть оружие из колодца, только уже держал калитку под прицелом греческого маузера. Так значит, он не только собирается сбежать, бросив их на мальчишку Зивера, он еще хочет их, боже упаси, и безоружными оставить! Заметив, с каким выражением Сюмбюль смотрит на маузер, он проворчал:
– Куда это ты бежишь? А я здесь для чего?
– Хусейн, мы знаем, что вы хотите бросить нас одних. Так уж позвольте, мы сами защитим свой дом.
Несмотря на всю ту злость, что бушевала внутри, голос ее прозвучал на удивление спокойно. Но, будь она мужчиной, она бы прям там вцепилась Хусейну в глотку. В голове пульсировала ярость. А что это он там себе под нос бормочет? Оставил мне двустволку? Да говори громче, а то ни черта не понятно!
В этот момент из-за деревянной калитки донесся знакомый глухой голос.
– Хусейн, сынок, мы хотим узнать, как там Мустафа-эфенди. С ним все в порядке? Он здесь? Госпожа вот из самой Борновы приехала его проведать.
Хусейн стоял впереди, Сюмбюль – позади него. Кого же они увидели, открыв калитку? Съежившегося от неловкости Косту, а рядом – Эдит Ламарк в красном платье, с совершенно прямой спиной! Сюмбюль ущипнула себя, чтобы убедиться, что это не сон. Боже правый, что привело Эдит-ханым в их скромное жилище? Она тут же начала вспоминать: лестницы они в полнолуние вымыли, полы воском натерли, ковры только вчера выбили. Значит, она могла со спокойным сердцем проводить Эдит-ханым в женскую половину дома. Она сделала шаг назад, приглашая гостей пройти.
Входя в сад, Эдит поприветствовала Хусейна, которого знала с детства, но тот – с маузером под мышкой – даже не взглянул на нее. Будь его воля, он бы и закадычного друга отца, Косту, не пустил бы в дом, мол, гяурам там не место, но последние слова Сюмбюль, видимо, запали ему в душу, и он даже не попытался возразить, когда невестка сказала Зиверу: «Сынок, проводи Косту-эфенди к Мустафе, а после принеси ему кофе». Коста, с кепкой в руке и покаянно опущенной головой, как будто во всей этой оккупации виноват только он, пошел за мальчиком в мужскую часть дома, а Сюмбюль повела Эдит Ламарк, главную героиню рассказов торговки Ясемин, в женскую часть. Она не могла поверить в происходящее и от волнения заикалась, не зная, то ли ей говорить на турецком, то ли на французском.
– Как это мило с вашей стороны, госпожа Эдит. В такой день вы не забыли про нас, рисковали собой, чтобы приехать сюда. Нам так неловко перед вами.
Заметив ее вопросительный – и несколько раздраженный? – взгляд, Сюмбюль поспешила объяснить:
– Когда свекра привезли сюда, нужно было сразу же отправить к вашей матушке нашего мальчишку, чтобы он сообщил, но мы об этом не подумали, пришлось вам самим сюда ехать. Мы вам очень благодарны.
Госпожа лишь помахала рукой, но на лице ее не мелькнуло и тени улыбки. Хотя госпожа всегда ходила немного хмурая, Сюмбюль никак не могла избавиться от мысли, что во всем виноват этот их промах. Но повиснуть молчанию она не дала:
– Моего свекра Мустафу-эфенди привезли совсем недавно, Эдит-ханым. К сожалению, он без сознания. Что с ним случилось, узнать, конечно, невозможно. Привез его Мимико. Он играет на сазе в тавернах. А нашел он Мустафу-эфенди близ церкви Святой Екатерины. Знаю, вы наверняка думаете, а как он вообще там оказался. Поверьте, не имею ни малейшего представления. Слава богу, ни ножевых, ни пулевых ранений у него нет, но его ударили по голове. От этого он сознание и потерял. Мимико, да хранит его Аллах, сбегал в армянский квартал Хайноц за доктором. Сейчас он как раз осматривает несчастного. Пошлем к ним моего старшего сына, пусть узнает, как он там.
Полы в женской половине дома на улице Бюльбюль от стены до стены были устланы мягкими коврами, которые тут же приковывали к себе взгляд, стоило только подняться по лестнице. Под ногами распускались яркие цветы, плавали рыбы, бегали олени, мчались лошади. Эдит тоже на мгновение замерла, завороженная этой красотой. А Сюмбюль между тем все не умолкала:
– Говорят, грабители в первую очередь выносили из домов ковры. Досюда они, слава богу, не добрались. А вот квартал пониже весь разгромили. Ох, Эдит-ханым, даже не спрашивайте. С самого утра сердце от страха обрывается. Что же с нами будет?
Эдит покивала. По пути сюда она все видела собственными глазами. Порванные, втоптанные в грязь фески, перевернутые вверх дном лавки, выброшенные на улицу вещи. Огромная лужа крови перед кофейней Хасана. Все это она видела, но, дабы не пугать женщин, описывать не стала. Не хватило ей духу рассказать ни про цирюльника Хамида, к которому всегда ходил Авинаш и который теперь лежал одиноко среди разбросанных по улице баночек с лимонной помадкой для волос – за этой помадкой он так спешил на улицу Френк в начале каждого месяца; ни про паренька, что рыдал, привалившись к стене кофейни Хасана и прижимая к груди фиолетовую феску хозяина. Она чувствовала себя совершенно без сил. И ради чего она так настойчиво
