Развилки - Владимир Александрович Дараган
Глава 19. Новогодняя ночь
Волк стоял у калитки и внимательно следил за подходящей компанией.
— Собака-бабака! — сказала Наташка, подошла к калитке, облокотилась на штакетник. — Ты откуда такая красивая? Заблудилась?
— Это волк, — Панкрат попытался подвинуть ее. — Он сюда каждый вечер приходит.
— Ручной? — Наташка захлопала в ладоши. — Волчок, серый бочок, здравствуй! Не узнала тебя.
Волк присел на задние лапы, не отрываясь смотрел на нее.
— Давай знакомиться. Меня зовут Наталья Николаевна Шафрановская. А тебя как?
Волк наклонил голову.
— Молчишь? Это невежливо. Хорошо, я могу и на твоем языке. У-уу-ууу…
Волк не сводил с нее глаз.
— Может ты голодный?
Она подняла крышку кастрюли, которую держал Никита, бросила волку кусок картошки. Волк не шелохнулся.
— Вот ты как! Тогда, до свидания, иди к своим дружкам.
Она сняла варежки, засунула в рот мизинцы и громко свистнула.
— Ого! — восхитился Панкрат.
Волк встал, повернулся, затрусил вдоль улицы.
— То-то же! — Наташка повернулась к мужчинам. — Идите за мой, я буду волков отгонять.
Никита тронул ее за плечо.
— Ну глупи, с волками шутки плохи. Никогда не знаешь…
Панкрат снял с плеча ружье.
— Наташа, Никита прав, я пойду первым.
Наташка посмотрела на ружье.
— Вы что, хотите тут охоту на волков устроить? Я сама наполовину волчица, я их понимаю. Волков я не боюсь, если они сюда прибегут, то будут меня облизывать и махать хвостами.
— Ну-ну, — сказал Панкрат.
И они пошли. Мороз усилился, снег под ногами скрипел громко, со звонким хрустом. Панкрат шел за Наташкой, любовался, не верил, что женщина, которая приходила ему во снах, идет рядом, легко, почти вприпрыжку, что-то говорит, размахивает руками в белых варежках. Ему нравилось в ней все: белая шапочка, короткая шубка из светлого меха, черные брюки, белые уги. Нравилась походка, ее веселость и смелость, граничащая с бесшабашностью. Нравилось, что она придумала, как их найти, не побоялась нестись ночью на снегоходе, как ловко и быстро запекла картошку. Нравилось даже, что она выпила и стала ближе, роднее, поглядывала на него, улыбалась.
До середины улицы они дошли без приключений, но перед домом, где жил больной старик, пришлось остановиться. У сломанной калитки, около огромного сугроба стояли три волка. Стояли неподвижно, смотрели на них, их глаза поблескивали в свете луны.
— Черт, — сказал Никита. — Панкрат, стрельни поверх голов.
Панкрат поднял ружье. Наташка рукой надавила на стволы.
— Я вам стрельну, стрелки ворошиловские. Тут надо по-другому.
Она подошла к волкам. Их разделяло не более пяти метров.
— Вот что, серые, — начала она твердым голосом. Ни капельки страха не было в ее речи. Так говорят учительницы расшалившимся школьникам. — Мы идем праздновать Новый год, чего и вам советую. Давайте-ка, голубчики, бегом в лес, поймайте там зайца и празднуйте сколько хотите. А я, ваша королева, идут пить коньяк, запивать шампанским и закусывать печеной картошкой. Вам это невкусно, так давайте-ка отсюда бегом, пока я не рассердилась.
Волки не шелохнулись.
— А ты, серый бочок, я тебя узнала. Чего задумался, покажи пример.
Она сняла варежки, свистнула. Волк, стоявший впереди, сделал шаг навстречу, повернулся и медленно побежал вдоль улицы к лесу. Другие последовали за ним.
— Вот и все. А вы стрелять, стрелять. Патроны берегите. Может, ночью мы на охоту пойдем. Или придется пьяного Деда Мороза отпугивать, Снегурку от него спасать.
Дошли до поворота, прошли пустой дом, остановились у калитки дома стариков.
— Смотри, волки вернулись, — сказал Никита.
Три тени мелькнули у поворота, устремились по улице.
— Медом там что ли намазано, — Панкрат повесил ружье на плечо. — Опа! — он посмотрел на дом стариков. — Почему окна темные?
Он потянул носом воздух.
— Дымом пахнет, а света нет. Они что, спать легли?
— Пусть спят! — Наташка решительно направилась к крыльцу. — Мы тихонько накроем стол, выпьем, а полдвенадцатого их разбудим.
Вошли в сени, открыли дверь в комнату, Никита пошарил по стене, нашел выключатель, щелкнул. На столе стояла водка и шампанское, рядом в миске плавали в рассоле огурцы и зонтики укропа, на другой тарелке краснели соленые помидоры, стопкой стояли неоткрытые банки шпрот, ветчины и какой-то рыбы в томатном соусе. Наташка подошла к столу, подняла полотенце с большой доски, стоявшей на краю стола.
— Пироги, с творогом, еще с картошкой и грибами — она потрогала пироги пальцем. — Холодные, давно пекли.
Она оглядела стол.
— А почему только четыре тарелки?
— Остальные разбились, — сказал Панкрат. — А купить тут негде.
— Черт, и живут, наверное, не жалуются. Чтобы вы без меня делали?
Она взяла сумку, которую держал Костомоев, достала стопку бумажных тарелок и коробку с пластиковыми вилками.
— Хозяюшка! — восхитился Макс. — Ты бы Варю мою жить научила.
— Еще умница и красавица, — сказала Наташка. — От вас правильных комплиментов не дождешься. Спасибо родителям за хорошие гены. А вы что молчите? Куда хозяева делись?
Никита осторожно заглянул в одну спальню, другую.
— Нет никого!
— Как это нет?
Это сказали почти все. Панкрат тоже заглянул в спальни, вышел на веранду.
— Странно.
Никита хлопнул себя по лбу.
— Творог, как я мог забыть. Они, наверное, корову доят! Я мигом.
Он выскочил на улицу, все облегченно вздохнули.
— Парного молока сейчас попьем, — сказал Никита. — Сметана и творог у них высший класс.
Вернулся Никита, держа в руках два грязных яйца.
— Я так понимаю… — начал Панкрат.
— Правильно понимаешь, — перебил его Никита. — Корова спит, куры спят. Петух на меня поворчал, свинья похрюкала.
Он положил яйца на кухонный стол. Все молчали минуты три. Тишину нарушила Наташка:
— Костомоев, ты у нас самый рассудительный, что думаешь?
Костомоев сел на стул, взял банку с шпротами, стал разглядывать этикетку.
— Российские, — наконец сказал он. — Молодцы, научились. А хозяева пошли к соседям провожать уходящий.
— Нет тут соседей, — сказал Никита, — пустая деревня. Только мы и они.
— Тогда за дровами пошли или за водой, куда еще в деревне ходят, — Костомоев оставил шпроты в покое, взял другую банку.
— Часть дров у них в сенях, — сказал Панкрат, — мимо их колодца мы проходили. Некуда тут больше ходить.
Костомоев достал из сумки бутылку коньяка, стал озираться в поисках стакана. Наташка стояла у наряженной елки, разглядывала игрушки, толкала их пальцем, игрушки начинали качаться, она их останавливала, толкала пальцем следующую.
— А куда еще тут можно пойти?
— По улице в нашу сторону или по траншее к озеру, — сказал Макс. — Можно еще в лес, но там им совсем делать нечего.
— По какой еще траншее? — Наташка сняла серебристый дирижабль, прижала его к щеке.
— Мы прокопали в снегу, чтобы второго января пойти по озеру в город.
— Чтобы весной я с водолазами вас на дне искала? — она повесила дирижабль на место.
— Я схожу к озеру, других вариантов нет, — сказал Панкрат. — Вдруг они пошли с телефоном сигнал ловить. Ночь ясная, тихая, все может быть.
Макс покачал головой.
— Нет у них телефона, но проверить можно. Я с тобой пойду. Наташ, через полчаса мы вернемся.
Ушли, оставшиеся сели за стол. Костомоев разлил коньяк.
— Ну, — сказал он, поднимая стакан, — за уходящий. Неплохой он был.
— Лучше некуда, — буркнул Никита.
— Год надежды, — сказала Наташка. — Следующий будет лучше.
Она выпила, вилкой зацепила квашеную капусту, зажмурилась от удовольствия.
— Блеск! Никогда такой не пробовала. Аж скулы свело, такой водку хорошо закусывать.
— Налить? — спросил Костомоев, показывая на бутылку.
Наташка покачала головой, встала, подошла к елке, потерла пальцами хвою, поднесла пальцы к носу.
— В Москве елки так не пахнут.
Костомоев налил себе еще, выпил.
— Я же говорил, что надо было уезжать. Нахрена нам такие приключения?
Ему никто не ответил.
— Я вообще не понимаю, зачем мы сюда приехали. Жили они нормально, жратвы выше крыши, — он показал на стол, — надоест — город недалеко.
