Другая семья - Вера Александровна Колочкова
– Ну ладно, я пойду, пожалуй… Мне твои женщины строго-настрого наказали не задерживаться, чтобы тебя не утомить, не дай бог. Все по регламенту, ни секундой больше, ни секундой меньше!
– Да, Сереж… – Он вздохнул притворно. – Такая вот у меня теперь жизнь – по регламенту… Давай, пока! Заходи, рад буду!
– Пока, шеф. Зайду, конечно. Пока…
После Сережи тихо зашла мама, села рядом, погладила его по предплечью.
– Ну как ты, сынок? Дома ведь лучше, правда?
– Да, мам. Лучше. Спасибо тебе… Сережа сейчас мне сказал, что ты им помогала. Спасибо…
– Да ну… Как я могла не помочь, что ты?
И, осторожно оглянувшись на дверь, наклонилась к нему, проговорила тихо:
– Я не перестаю на Алису удивляться… Совсем она другая стала, будто подменили! А как та твоя женщина, из Синегорска? Ты до нее дозвонился?
– Нет… Не смог. Номер телефона куда-то исчез. Наверное, сбой был какой-то.
– И не надо, и не звони! И к лучшему, сынок! Видишь, она даже не появилась… Алиса при тебе неотлучно была, а эта… Вот сама жизнь все и разрешила, кто есть кто. И живи с Алисой. У вас прекрасная семья, что тебе еще надо?
– Но там у меня ребенок, мам…
– Ну, что же теперь… Будешь потом деньги туда посылать. А пока не надо себя винить… Теперь тебе главное – на ноги встать, правда? Ведь все хорошо, семья так для тебя старается… Ты это тоже цени!
– Я ценю, мам. Ценю.
– Ладно, пойду я… Сегодня у тебя утомительный день выдался. Завтра еще приду…
Поздним уже вечером Алиса легла рядом с ним, снова произнесла тихо, как заклинание:
– Мы справимся, Филипп… Мы справимся. Ты обязательно встанешь. Очень скоро встанешь на ноги, очень скоро… Все будет хорошо, Филипп!
* * *
Получилось не скоро. Почти год прошел, пока начал вставать. Раньше нельзя было – не давали проблемы с позвоночником. Алиса героически преодолевала все трудности, к кому только не обращалась – и к врачам, и к народным целителям. Одни из них говорили – не встанет, мол, смиритесь, а другие, наоборот, оптимистически утверждали – только не опускайте руки, он должен встать, просто должен! И он тоже знал – должен!
И встал. И учился ходить заново, как малый ребенок. Иногда чувствовал себя таким беспомощным, что впадал в панику, и ничего не хотелось, и сил не было жить дальше.
Алиса все время была рядом, подбадривала его, как могла. Хотя ей и самой приходилось не сладко. Осунулась, похудела и была уже не похожа на ту вальяжную красавицу Алису, в которую он когда-то влюбился без памяти. Еще и в глазах у нее появилось что-то такое… Испуганная суетливость, загнанность, страх. Однажды спросила вдруг:
– Ты меня больше не любишь, да, Филипп? Только честно скажи…
Хм… Честно, стало быть. А если он не знал, что ответить? Если он просто устал? Будто ресурс на любовь и на жизнь иссяк в нем, высох, как родник под палящим зноем. Да и не удивительно, что он иссяк – откуда взять силы-то? Быть бы живу да в овощ не превратиться, какая уж тут любовь!
Но надо было ответить так, как ожидала от него Алиса. Это ж понятно. Не мог же он оскорбить ее своей честностью.
– Люблю, Алиса. По-прежнему люблю. Я знаю, что ты для меня делаешь, все понимаю. Я очень тебе благодарен, правда.
– Да я же не про благодарность, Филипп! Просто хотела знать… Я тебя по-прежнему волную, как женщина? Ведь если вспомнить, что меж нами происходило, когда ты… Ну, еще до аварии…
– Конечно, ты меня волнуешь. Я очень люблю тебя.
– Правда?
Она смотрела так, будто требовала от него что-то. Эмоций каких-то, искренних подтверждений этой самой правды. Но что делать – не было в нем эмоций, хоть убей! Пустота была внутри, темная гулкая пустота. Он и сам не рад этому был, но что мог сделать? Только слова подходящие подыскать, чтобы ее не обидеть.
– Я восхищаюсь тобой, Алиса… Даже не предполагал, что ты способна на такую самоотверженность. Что ты так можешь…
– Хм… Какое плохое слово – самоотверженность… Мне оно не нравится, Филипп. Это значит, я сама себя отвергла и превратилась в ничто? Значит, и для тебя я – ничто? Ну да… Я сейчас так ужасно выгляжу, я понимаю… Ты меня другую любил… Когда я была красивой, ухоженной, самовлюбленной. Да, оттого ты меня и любил, что я себя любила, а не тебя. А теперь, значит…
– Алис! Ну что ты философствуешь на пустом месте? Перестань! Перестань, пожалуйста!
Видимо, слишком отчаянно у него это прозвучало – Алиса вздрогнула и заторопилась с извинениями:
– Прости, больше не буду! Ну что я, в самом деле, к тебе пристала? Тебе и без того тяжело, а я заставляю тебя комплиментами напрягаться! Не нужны мне никакие комплименты, я и без того знаю, что ты меня любишь! И все у нас будет хорошо… Да, все у нас теперь будет хорошо! И вообще, хватит лежать… Я понимаю, что тебе очень трудно и больно, но давай-ка вставай, пройдемся немного. Может, даже во двор спустимся, на скамеечке посидим… Такая погода сегодня хорошая! Недавно дождь прошел, свежо. А может, завтра на дачу съездим, а? Я попрошу Сережу, он отвезет…
– Нет, не надо его отвлекать. У него дел завтра много. Скорей бы уж в норму прийти да работать начать… Надоело на одном месте сидеть, правда.
– Ну, так от тебя же зависит… Выходи из своего угнетенного состояния, хватит уже! Между прочим, тебе и самому можно попробовать за руль сесть… Машину полгода назад отремонтировали после аварии, а ты… Ты боишься, да?
– Нет, не боюсь. Может, ты и права. Надо попробовать за руль сесть. Это мне ходить пока трудно, а сидеть за рулем я смогу. Наверное…
– А давай без «наверное»! Говори себе просто – я смогу! Давай начинай в жизнь входить потихоньку. Шажок за шажком. Под лежачий камень вода не течет, Филипп. А я всегда рядом, ты же знаешь. И мама твоя… И моя мама, и наша доченька… Мы же одна семья, Филипп! Давай, давай…
После того разговора прошел месяц, и он чувствовал, что его меланхолия начинает отступать потихоньку. Пустота внутри замещается желанием жить, делать что-то. И видел, как Алиса тихо радуется, наблюдая за ним, – как он подолгу занимается на тренажерах, как играет с Яночкой, как изъявляет желание помочь по хозяйству Кларе Георгиевне. А когда он задумывается надолго и уходит в себя, Алиса огорчается и старается растормошить его любыми способами:
– Смотри, я сегодня маникюр себе сделала, правда, красиво? А назавтра в салон записалась… А еще девчонки меня на шопинг звали, да я отказалась.
– Почему? Сходила бы…
– Нет, это потом. Вот начнешь работать, тогда…
– У нас что, с деньгами туго?
– Нет-нет, не в этом дело… Сережа все время мне на карту деньги скидывает… Просто я хочу, чтоб ты сам зарабатывать начал, понимаешь? Хочу мужнины деньги тратить. Я тебе жена или кто?
Последнюю фразу она произнесла очень игриво, глянув на него исподлобья. Он улыбнулся, кивнул. Еще и Яночка подбежала, ухватила его за колени, посмотрела ясными глазками снизу вверх:
– Папочка, ты мне книжку про Винни-Пуха почитаешь? Мне мама вчера такую книжку купила!
– Хорошо, доченька, почитаю…
Сели с Яночкой в одно кресло, начал читать. И вдруг скребнуло внутри что-то, отозвалось неясной тревожностью. Ведь он уже читал эту книжку, да… Другой дочке читал, Миечке…
И остановился посреди фразы, испугавшись. Как, как он мог забыть? И не забыть даже, нет… Он помнил все, что с ним было раньше, просто не хотел в это «раньше» заглядывать. Вернее, не мог… Духу не хватало, сил не хватало. А может, просто не получалось… Пустота, скопившаяся внутри, заглядывать туда не пускала. Или он сам себе придумывает оправдание? Мол, если Катя не позвонила ни разу, значит, и не хотела о нем больше ничего знать? Ведь это у него в телефоне пропал ее номер, а у нее должен был сохраниться! Но она
