Царь горы - Александр Борисович Кердан
Екатерининский собор в Екатеринбурге появился задолго до революции. Заложенный ещё при основании города, в 1723 году, он благополучно простоял почти полтора столетия на Екатерининской площади, расположенной в самом центре – на перекрёстке Главного проспекта и Пушкинской улицы.
В 1930 году, во времена богоборчества, решением Свердловского горсовета собор взорвали, а Екатерининскую площадь переименовали в площадь Труда. Рядом с «намоленным местом» построили обком партии, а перед ним установили фонтан в виде сказочного Каменного цветка, воспетого Бажовым.
Мимо этого фонтана Борисов проходил всякий раз, когда направлялся в Дом писателя. О том, что здесь прежде находился храм, он даже не догадывался, пока в начале девяностых годов в умах инициативной группы горожан не возникла идея его восстановления.
Идею новая власть поддержала, и на месте, где прежде возвышался Екатерининский собор, водрузили поклонный крест. Затем возвели часовню, которая должна была со временем стать пристроем к восстановленному храму. При этом предполагалось снести любимый горожанами фонтан и ликвидировать сквер, а под собором оборудовать подземную парковку. Это вызвало протест у многих екатеринбуржцев. Начались митинги. Одни выступали «за», другие – «против», и строительство собора отложили на неопределённое время.
И вот спустя шестнадцать лет ревнители собора выдвинули новую идею: построить храм невиданных размеров в старорусском стиле. Но поскольку плотная застройка не позволяла возвести в центре города такой огромный собор, ничего лучшего не нашли, как создать для него насыпной остров в районе Мельковской стрелки Городского пруда. И город вновь забурлил, и горожане опять разошлись во мнениях. Нашлись как горячие поклонники новой инициативы, так и активная группа противников, возглавляемая депутатом гордумы Сироповым, тем самым, что построил детскую площадку во дворе дома Борисова. На этот раз депутат решил спасти Городской пруд, охватив его живой цепью с целью не допустить начала строительства Храма-на-воде. Сиропов был фигурой довольно одиозной и неоднозначной. Считая лучшей политической рекламой самопиар, он подогревал интерес к своей персоне разного рода выходками и скандальными высказываниями из разряда: язык мой – враг мой, прежде ума рыщет, беды на голову ищет. Не так давно Сиропов затеял драку с официантом в элитном ночном клубе, где собирались представители нетрадиционных меньшинств, и попал в обзор вечерних новостей к страстному любителю подобных «скандальчиков» – тележурналисту Шеремуту. На волне своей «возросшей популярности» Сиропов и решил возглавить городское движение «зелёных».
– Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке! – воскликнул он в новом сюжете Шеремута, который из обличителя депутатской безнравственности превратился, как по мановению волшебной палочки, в апологета защитника родной природы Сиропова, призывающего своих сторонников выйти на общегородскую акцию.
Наслушавшись пламенных речей «позеленевшего» депутата, Суламифь Марковна близко приняла их к своему трепетному сердцу и вдохновилась. Она ходила по кабинетам редакции, отлавливала сотрудников и посетителей в коридоре и призывала не отсиживаться. Борисов как мог избегал встреч с этой новоявленной защитницей пруда, но в конце концов попался:
– У нас и так в городе с экологией беда – нехватка водных ресурсов! А это безумное строительство разрушит всю экосистему! – голосом Левитана вещала Суламифь Марковна. – Надо спасать наш пруд, нашу жемчужину! Во имя будущего наших детей и внуков выйдем всем миром! И пусть власти обещают пригнать полицейских с дубинками! Они хотят извести нас, как клопов! Но мы… мы будем кусаться! Надеюсь, вы пойдёте с нами в цепь, Виктор?! – спросила она, дохнув в лицо Борисову табачным дымом.
«Лучше бы вы, гражданочка, курить бросили: всё для экологии было бы больше пользы…» – помахал Борисов ладонью перед лицом.
– В цепь я не пойду… – тяжело вздохнул он. – Играйте в свои цепи, «кованы-раскованы», без меня… А мне материал в номер сдавать надо!
Суламифь Марковна поглядела на него сурово, как прокурор на обвиняемого в массовом убийстве.
– Так вы за храм, Виктор, или против него? – Она сердито поджала губы.
– Я – за мир во всём мире, – вынужден был всё же озвучить свою гражданскую позицию Борисов. – У людей, которые верят, должна быть возможность выбрать место для храма. Равно как и у тех, кто не верит, есть право выражать своё мнение по этому поводу…
– Вы, оказывается, подлый соглашатель, Виктор! Я от вас такого не ожидала! А я вот пойду и обниму пруд! Вместе с достойными и неравнодушными людьми! – Она с гордым видом удалилась, тяжело неся своё грузное тело и выпуская в разные стороны клубы дыма, как паровоз, везущий Ленина из эмиграции прямиком к Финскому вокзалу.
Борисов, глядя ей вслед, поймал себя на мысли, что такое неуёмное желание протестовать, не важно против чего, в Суламифи Марковне просто неискоренимо. Это равное подвижничеству стремление – голос крови, наследие многовековой культуры древнего народа, впрессованное в виток её генетической спирали…
«Воистину, она убеждена, что отвечает за всё происходящее…» – констатировал Борисов. Вообще-то он, несмотря на своё «комиссарское прошлое», хотел, чтобы храм в Екатеринбурге воссоздали.
Екатерининский собор долгие годы до революции служил местом принесения присяги горными инженерами и солдатами екатеринбургского гарнизона, и потому воспринимался Борисовым как неотъемлемая часть государства и служения ему. Борисов как офицер, который и в отставке остаётся офицером, полагал себя государственником, невзирая на все разрушительные перемены в его Отечестве. И даже «на гражданке», честное и бескорыстное служение родной державе и всему, что укрепляет её, представлялось ему единственным достойным для мужчины занятием.
«В современной России, где за четверть века так и не сформировалась государственная идеология, церковь, волей или не волей, компенсирует её отсутствие. Призывая людей к нравственной и духовной жизни, проповедуя достойные примеры предков и святых, она делает доброе дело… Пусть в нашем городе появится больше храмов и сократится число всяких притонов и ночных клубов!»
Однако соборы, так думал Борисов, должны строиться не вопреки горожанам, не по прихоти властей и сильных мира сего, а по волеизъявлению большинства верующих и в тех местах, где сами люди решат. На этом и зиждется принцип соборности.
Все эти размышления дались ему нелегко. Борисов был воспитан в советское время и антирелигиозную пропаганду испытал на себе в полной мере. К тому же он долгие годы носил в кармане партбилет, что с верой в Бога не сопрягалось.
Но не зря писал Гёте в своём бессмертном «Фаусте»: «О, две души живут в груди моей. И рвутся ввысь, и ищут разделенья…» Полное отрицание религии с годами сменилось в Борисове пониманием, что Бог – есть. Случилось это ещё в советские годы, и об этом он всё чаще, на уровне наития, писал в стихах.
Фронтовой поэт
