Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
Не успел он порадоваться значимости своих заслуг, как хваткий опер из пустых металлических бочек соорудил декоративную стену-перегородку, отделяющую жилую зону от рабочей.
– Все по фэн-шуй! – восхитился Бурак. – Да с такими руками и головой тебя оторвет любая фирма. Уходи из полиции!
– Нееее, – засмеялся польщенный Лялин, – менять мир к лучшему, искоренять скверну, ловить воров, убийц и насильников – это призвание, а мастерить полезные в быту вещи – хобби. Не зря же я столько лет отцу ассистировал. Руки-то, оказывается, все помнят.
Раздосадованный Тетух закусил удила, и через несколько дней на стене в комнате отдыха уже висела большая, разделенная на сектора, мишень для игры в дартс, а на широком «журнальном» столе лежали пачка самодельных карт и расчерченное на квадратики игровое поле, нарисованные фломастерами на кусках китайского прессованного картона. Рядом находилась коробочка с «шашками» – красными и синими крышечками от пластиковых бутылок и дротики для дартса, сделанные из стальной проволоки, пластиковой бутылки и небольших тридцатимиллиметровых гвоздей.
– Молодчина! – похвалил Лялин Паштета, попав дротиком прямо в «яблочко». – Не зря ты осваивал книжки для рукодельников.
– Не лаптем щи хлебаем, – самодовольно отозвался мужчина, готовый узлом завязаться в погоне за похвалой. – Я, как Кот Матроскин, – много в чем варщик[23].
– Знаем мы, в чем ты варишь больше всего.
От внезапно накатившего гнева на лице Тетуха задергались мышцы, поджались губы, налились кровью глаза.
– Ну, убей меня за то, что я сидел! – с удавленной хрипотой заорал он.
– Мне твоя смерть нафиг не уперлась, но я – за кармическую справедливость для людей с перевернутыми мозгами. Она благотворно влияет на эволюционный процесс.
– Еще один исповедник нарисовался. Немного пожиже, но тоже бредит зачетно. Живу – грешу, умру – отвечу!
Напуганный криками Джамшед крепко прижал Обаму к груди.
– Привыкай. На нашем паровозе – народ горячий, – сообщил таджику Бурак. – Чуть что – сразу зашквар!
– Че ты тут паришь, вошь закулисная? – набросился Павел на подвернувшегося под руку белоруса. – Видишь, чуваки терки трут, не залипай – сиди на жопе ровно, грей клюв о кружку с кипятком.
– Япона мать! Как же ты меня достал, – выдохнул Юрий. – Я бы не возражал, чтоб подобных индивидуумов использовали в качестве компоста для картофеля. Хоть какая-то польза! Глядишь, через пару десятков лет генофонд и улучшится. Вас на киче кормят, поят, одевают. Один день сидельца обходится налогоплательщикам в сто евро! А потом вы освобождаетесь и продолжаете таскать все, что плохо лежит и некрепко прибито.
– Наговариваете вы на нашу семью, Глеб Егорыч! Грех это. Что ж до пойла-еды-одежды, не смеши, мент, моего Злыдня, он и так ржет. – Явившийся на ужин крысак, действительно, скалил свои острые желтые резцы. – На ваши, блин, налоги протягиваем ноги.
– Так, может, вас в пятизвездочные отели с «алл-инклюзив» переселить по двое в номер, предварительно протестировав на совместимость? Холодильники вам подогнать, мобильники, компы, мягкие матрасы, жратву ресторанную. Так завтра полстраны побежит воровать, дабы попасть в такой санаторий!
А в Гуантанамо не хочешь? В одиночку! Где нет ни часов, ни календаря. Ни прессы с книгами, ни телика с радио. Ни писем с посылками, ни свиданий с передачами. Нет телефонных звонков и прогулок. Душ – раз в неделю. За любой проступок – побои без оглядки на то, останутся ли следы. А еще пытки – током, водой, лишением сна. Удары дубинкой и электрошокером на этом фоне – куличики в детской песочнице. Куда там нашим «Дельфинам», «Лебедям» и «Совам»[24]. Уголовное наказание должно сопровождаться лишением всех земных благ, чтоб такие выродки, как ты, до заикания боялись снова попасть на кичу.
Сердце Тетуха хрюкнуло где-то под ключицей, в голове затикала бомба. Зрачки мужчины стали вдруг расширяться, и на какой-то миг голубые круги радужки поглотила чернота.
– Ах, ты ж муфлон понторылый! – бросился он на опера с кулаками.
Злость накатила на Лялина, вскипев до шума в ушах, и он с разворота ткнул Павлу под дых зажатым в кулаке эспандером.
Того тут же скрутило в бублик. Раздалась нецензурная брань.
– Эх, Цусима-Хиросима! Жизнь совсем невыносима, – захлопнул Русич «Молитвослов». – Не ссорьтесь, ребята. Вы – оба молодцы. Паша, Юра, давайте жить дружно!
– Идите все на фиг! Злыдень, за мной! – вздернул подбородок Тетух, и его тяжелые шаги отозвались эхом в глубине подземелья. Грызун послушно последовал за хозяином.
– Прям тебе чеховская дама из рассказа «Ушла», удалившаяся от мужа в другую комнату, – нервно хихикнул Бурак, который всегда имел мнение, перпендикулярное Пашкиному.
– Братья мои, вы не объективны по отношению к Павлу, – сложил руки лодочкой отец Георгий.
– Объективен только счетчик Гейгера, а я был, есть и буду субъективен, – резко отчеканил Юрий. – Каждый человек по умолчанию считается хорошим, пока дважды не докажет обратное. Первую неуважительную выходку я еще могу списать на настроение, несварение желудка, непредумышленность. Но после второго «коленца» уже ничто не помешает мне объяснить наглецу его неправоту. Агрессию по отношению к окружающим не оправдывают ни родовая травма, ни детское питание из чернобыльских продуктов, ни воздействие тяжелых наркотиков. Я не бог, я не прощаю. За каждый свой поступок взрослый человек обязан отвечать, иначе он никогда не адаптируется в социуме.
Глава 13
Тюремные будни
– Юр, все хочу спросить у тебя, почему ты с эспандером не расстаешься. Талисман? – поинтересовался любопытный белорус.
– Шутишь? – хохотнул Лялин. – Руку я разрабатываю. Во время задержания одной гнуси, отбиравшей у стариков пенсию, пришлось прыгнуть из окна второго этажа. Приземлился крайне неудачно – перелом лучевой кости со смещением. И что интересно, уже в третий раз в одном и том же месте.
Впервые я сломал ее в десять лет. Был тогда в деревне у тетки, двоюродной сестры отца. Мы с пацанами играли в догонялки, носились по сросшимся между собой кронам деревьев. Это были старые, близко посаженные клены шестиметровой высоты. Вот оттуда я и спикировал. Кровищи было море. Сломанная кость, пробив кожу, торчала наружу. Вместо того, чтобы мчаться в находящийся рядом медпункт, я понесся домой, на другой конец села. Оно и понятно: болевой шок плюс сотрясение мозга. Тетка меня ухватила за здоровую руку и – назад к медпункту. Местные эскулапы не захотели заморачиваться с городским пацаном. «Ищите машину, везите в район», – вот и весь сказ.
Положили меня в хирургическое отделение. Лечили как попало. От острой боли я не спал ни ночью, ни днем. Сестрички жалели меня и ночью кололи сильнодействующие препараты. Но и они
