Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
Тетка вызвала отца. Увидев, как я корчусь, он вмиг протрезвел и уже на другой день привез ко мне областное хирургическое светило – Исаака Абрамовича Фельдмана. Тот внимательно изучил снимок и заявил, что кость моя срастается неправильно, отсюда и невыносимые боли.
Хирург сел рядом со мной, велел вытянуть вперед руку, стал ее ощупывать.
– Ну, Тарзан, рассказывай, как ты по деревьям скакал.
Пришлось мне в сто первый раз излагать свою печальную историю, а доктор возьми да и грохни моей рукой о свое колено. Кости хрустнули, и от боли я потерял сознание. Когда пришел в себя, сквозь пелену слез увидел, как Фельдман на краю стола устанавливает на место мои кости. Оказывается, после всех обезболивающих, которые мне в больничке кололи, наркоз был категорически противопоказан – сердце могло не выдержать. Странно, что оно выдержало болевой шок от нового перелома. Тридцать лет прошло, а я до сих пор помню эту «советскую анестезию».
К Исааку Абрамовичу я еще пару лет ездил на реабилитацию. Он-то мне и внушил необходимость разработки руки эспандером. С тех пор моя лучевая кость дважды ломалась, и каждый раз утерянные функции я восстанавливал при помощи этой немудреной штуковины.
– Че-то холодно сильно, – закашлялся Владик, почесывая голое колено.
– Ничего удивительного – ноябрь на дворе, – произнес отец Георгий, разливая по кружкам чайную заварку. – Завтра будет еще холоднее.
– С чего ты взял? – встрепенулся Бурак. – Прогноз погоды по трубам передали?
– Нет, Вань, Обаму увидел. Погляди на него.
Все тут же уставились на кота, дремавшего на нарах Джамшеда. Животное лежало на животе, подвернув под себя все четыре лапы.
– Моя бабушка говорила, что это – верный признак похолодания.
– Мдааа, – протянул Юрий задумчиво. – До пояса мы худо-бедно экипированы, а ниже… Как бы нам фаберже не отморозить. Самое плачевное положение – у Владика. Это не брюки, а сплошная бахрома. Надо что-то делать.
– Что, например? – оживился белорус, понимая, что у бандитов снега зимой не выпросишь.
Лялин долго молчал, грея руки о свою кружку с кипятком.
– Придумал! Я сошью всем зимние портки! – заорал он вдруг и тут же помчался в «котельную», где на горячих трубах сушились мешки с рулонами толстой технической ваты. Ухватив несколько штук, опер помчался обратно. Ему не терпелось, как можно скорее, раскроить мешковину, простегать ее с вложенным внутрь слоем ватина и соединить швы при помощи Пашкиного вязального крючка. За неимением ремня и резинки, он втянет в кулиску шнурок, сплетенный Тетухом из полиэтиленовых полосок. А, если сделать кулиски внизу каждой штанины, вставив и туда по шнурку, получатся герметичные «лыжные» штаны.
Пробегая мимо «мечети» Джураева, Лялин услышал громкие команды: «Стоять!.. Служить!.. Барьер!..». Свихнулся там Пашка, что ли?
Юрий приоткрыл дверь и ахнул. Вся молельня Джамшеда была заставлена дощатыми ящиками, еще недавно валявшимися на мусорной куче. Они стояли по кругу, образовав мини-арену, по которой, как угорелая белочка, носился сейчас Злыдень. Ничего забавнее Лялину наблюдать не доводилось. Нет, он, конечно, знал, что Тетух – приколист, но чтоб до такой степени…
Опер бросил на пол свои мешки и, сев на них верхом, уставился на «манеж», благо, из темного коридора не был заметен «циркачам».
Паштет отламывал кусочек от брикета с сухой лапшой, который спер для Злыдня из бочки с продуктами и, держа его над головой грызуна, отдавал команды. При правильном исполнении скармливал лакомство животному.
К удивлению Юрия, Злыдень умел «стоять» не только на ладони дрессировщика, но и на донышке пластиковой бутылки, которую Тетух держал горлом вниз. Он легко взбирался на пирамиду из ящиков по сплетенной Пашкой лесенке. Правильно реагировал на команды «сидеть!» и «ко мне!», по свисту хозяина брал на бегу барьеры. А вот прыгать с ящика на ящик боялся. Это нервировало Паштета. «Позорняк! – заорал он на питомца. – Не сливайся так бездарно! Будешь ручным тормозом, уйдешь на свободный выпас».
В ответ Злыдень издал тонкий свист, но прыгнуть так и не решился. Тогда Тетух перевернул ящики набок, уменьшив высоту вдвое, и сдвинул их ближе друг к другу. Теперь расстояние для прыжка составляло сантиметров тридцать. Павел с хрустом отломил от «Доширака» новый кусочек и стал водить им перед носом крысака таким образом, чтобы тот все время поворачивался за ним. Вскоре Злыдень сделал свой первый прыжок, потом еще один и еще. «Можешь же, если захочешь», – осклабился Павел, увеличивая расстояние между ящиками на десять сантиметров.
В это время в «рабочей зоне» раздался шум. Сначала что-то с грохотом упало, потом кто-то заорал, а несколькими секундами позже в помещении возникла перепалка. «Хачей нелегкая принесла, – напрягся Юрий. – Больше орать некому – Пашка здесь, Джами… тот собственной тени боится, Владик из-за надсадного кашля вообще голоса не подает. Не батюшка же бузит, в конце концов!».
Подхватив мешки, Лялин бросился на помощь сожителям. Прибежав, облегченно вздохнул – от внепланового визита джигитов бог миловал. Столкновение носило локальный характер. На этот раз барагозил Бурак.
– А я сказал: кот нарочно перебежал мне дорогу. Специально дождался, когда подойду ближе, и своим микробным хвостом – прямо мне по ногам.
– Неправда гаварыш, Иван-ака, Обама не хотела. Она нечаянна. Она спала, а ты чайник на земля бросил. Она испугалась и пабежала, кланус!
– Из-за этой твари я сплю в геопатогенной зоне, разрушающей мое, и без того слабое, здоровье. Сказал, отравлю, значит, отравлю! – продолжал орать белорус.
Отец Георгий в перебранку не вмешивался.
– Господи, верю, что терплю должное и получаю то, что я заслужил. Но Ты, Господи, по милосердию Твоему, прости и помилуй меня, – тихо шептал он, не сводя взгляда со своей иконки.
– Нелзя травить, Иван-ака, – почти плакал Джамшед, обнимая кота. – Она савсем болной. Прастудилса. Лечить нада.
– А я, по-твоему, здоровый? – истерично визжал артист. – Из-за твоего блохастого, кстати, и болею.
– Япона мать! – Лялин бросил мешки прямо под ноги Бураку. – Че ты голосишь, как потерпевший?
– Я – потерпевший и есть, – вздернул тот подбородок. – Считаю бесчеловечным ваше равнодушие по отношению к немолодому болезненному аллергику. Любой контакт с кошачьей шерстью вызывает у меня физические страдания, и вы просто обязаны вернуть бандитам этого монстра.
Мужчина не притворялся. Он, и впрямь выглядел болезненно: потухший взгляд, темные набрякшие веки, мучнистая бледность породистого лица. В словах Ивана была своя сермяжная правда. Здоровье человека – куда большая ценность, чем наличие в бункере кота. Но тут налицо столкновение интересов – за Обаму «зверский доктор» уроет любого. Не так-то он и забит, как может показаться на первый взгляд. Когда дело касается принципиального
