По праву рождения - Вера Александровна Колочкова
– Ты что, плачешь, Юль?
– Нет, я не плачу, вам показалось. А может, и плачу, не знаю… Поверьте, мне нелегко сейчас.
– Верю, что ж… Ладно, не буду тебе мешать, Юль.
– Спасибо, Маргарита Сергеевна. Спасибо, что позвонили. И до свидания.
– До свидания, Юль… До свидания. Удачи тебе…
Юля нажала на кнопку отбоя, усмехнулась грустно. Как некстати последние слова свекрови прозвучали: удачи тебе… В чем же удачи-то? В расставании с любимым человеком? Ведь оно ей сейчас предстоит – расставание…
Села за стол, положила телефон перед собой, смотрела на него долго.
Надо Диме звонить.
Надо. И сказать ему все.
Но как же трудно протянуть к телефону руку, как трудно! Она ж будто каменная стала.
Нет, надо посидеть еще пять минут хотя бы. Это ж так немного – пять минут… И так много, как оказалось. Целых пять минут отсрочки отчаянной!
Но и эти пять минут прошли. И еще пять. И еще…
Все, надо звонить! Надо взять себя в руки! Но как это можно сделать, если и рук-то этих не чувствуешь? И в голове звенит ужасом – нет, нет! И, как спасение от этого ужаса, четко и ярко всплывает в памяти то время, когда они с Димой были вместе! Чтобы совсем вместе…
Очень короткое время было. Их время. Всего три дня. Дима поехал тогда на медицинский симпозиум в Баку и ее взял с собой. Поселились отдельно от всех гостей симпозиума в маленькой гостинице в старом городе, жили в одном номере. Как пара. Как муж и жена. Она тогда именно так себя и чувствовала – жена. Пусть хоть на три дня…
Ходила с ним вместе везде, и коллеги его смотрели на нее как на жену. Они ж не знали, что она не жена вовсе. Из разных городов все приехали. А когда Дима выступал с докладом, стоя на трибуне, она смотрела на него из зала и плавилась от гордости. Ничего не понимала, о чем он таком говорит, просто смотрела на него, и дух захватывало. Еще подумала тогда вдруг: так ведь любить нельзя… Так сильно любить нельзя. Так по-собачьи преданно. Так радоваться малому кусочку счастья, что бросила тебе с барского плеча жизнь – всего-то три дня…
Вечером они гуляли по старому городу и забрели в парк. Почему-то остановились около карусели, смотрели, как мелькают по кругу счастливые детские лица. Вот карусель остановилась, и дети пошли к выходу, где ждали их взрослые. И одному мальчику вдруг стало плохо… Упал как подкошенный. Личико иссиня-бледным стало, рука неловко завернулась назад.
Дима тут же бросился к мальчику, оттолкнув пожилую женщину, склонившуюся над ним, проговорил быстро:
– Не надо его тормошить, не надо! Отойдите, пожалуйста, прошу вас! Я врач, отойдите!
Но женщина не слышала ничего, не понимала. Рыдала в голос, выкрикивала что-то на местном наречии. Вокруг уже толпа собралась, и оказавшаяся рядом с Юлей девушка проговорила тихо, указывая на плачущую женщину:
– Это внук ее… Ему плохо с сердцем стало. Боится, что он умрет…
– Юля! – услышала она сердитый окрик Димы. – Забери ее, ну же! Она мешает мне! Быстрее, Юля!
Она бросилась к несчастной пожилой женщине, бабушке мальчика, ухватила ее в крепкое объятие, потихоньку отодвигая от лежащего на асфальте внука. Краем глаза видела, как Дима разрывает на нем рубашку, как производит над ним какие-то манипуляции. А женщина все рвалась из ее рук, все кричала, и очень трудно было ее удерживать…
– Тихо, милая, тихо… Успокойтесь… Он же врач, он знает, что делать, не надо ему мешать, не надо…
Наверное, женщина ее совсем не понимала, зато слышала ее спокойный уверенный голос. И вскоре ее грузное тело обмякло в руках, и только слышалось тяжелое прерывистое дыхание. Да еще она бормотала на местном наречии что-то свое, тихое, отчаянное. Может, молилась. Может, ей тоже с сердцем плохо было.
Вскоре послышался вой машины «Скорой помощи», и женщина в ее руках снова забилась, снова закричала отчаянно. Выскочивший из машины врач подбежал к мальчику, быстро спросил что-то у Димы. Она видела в этот момент Димино лицо – на нем улыбка была. Мол, обошлось все, слава богу. И видела, как врач «Скорой» тоже улыбнулся ему, похлопал по плечу благодарно.
А женщина тут же вырвалась из ее рук, бросилась к врачу «Скорой», и тот сказал ей что-то быстро, указывая рукой на Диму. И в следующую секунду никто даже сообразить ничего не успел, не успел удержать бедную женщину… Она бросилась в ноги к Диме, обхватила его колени руками, прижалась к ним лицом и снова затряслась в бурном рыдании.
– Он ей сказал, что ваш муж спас ее внука, вовремя оказал помощь… – услышала она над ухом голос давешней девушки. – Сказал, что, если б не он, они бы не успели ничего сделать.
Юля повернула к девушке голову, кивнула благодарно. Та снова проговорила быстро:
– Я русская, я давно тут живу… И женщину эту тоже знаю, она часто в этот парк приходит с внуком гулять. Я с маленьким сыном гуляю, а она с внуком. Он у них в семье единственный ребенок, драгоценный. Только вот слабенький очень… Сейчас его на «Скорой» в больницу заберут вместе с бабушкой.
Дима тем временем поднял женщину с колен, но она все норовила снова бухнуться ему в ноги. Дима глянул на Юлю растерянно – что ж ты, мол, стоишь, помогай!
Она бросилась к нему, ухватила женщину под руки, начала уговаривать ее ласково:
– Ну все, все, не надо… Все же хорошо уже, что вы… Сейчас в больницу с внуком поедете… Его уже на носилки положили и в машину сейчас понесут! Идите, вам же с ним надо поехать, идите!
Женщина и сама поняла, по всей видимости, что ей надо сейчас ехать с внуком. И вдруг быстро начала стаскивать с пальца кольцо, бормоча что-то сквозь слезы. Потом схватила ее за руку и, не дав опомниться, надела ей кольцо на безымянный палец. Она с испугу отстранилась, пытаясь снять кольцо и тоже бормоча торопливо:
– Ну вот что вы делаете, зачем… Что вы, ей-богу… Зачем это…
Врач «Скорой», наблюдавший эту картину, проговорил тихо, наклонившись к ней:
– Не надо отказываться, возьмите, не обижайте ее… Она говорит, что ваш муж спас ее внука, и ей нельзя не отблагодарить. Это ведь грехом считается, если спасителя не отблагодаришь. А вы жена спасителя… И потому, мол, пусть кольцо на память останется. Оно старинное, вроде как семейная реликвия…
– Ну так и тем более тогда, что вы! Не нужно, не нужно! – сняв кольцо с пальца, протянула она его женщине.
Но та отстранилась в испуге, замахав руками. Тут же развернулась грузным туловом, поспешила вслед за носилками с внуком в машину «Скорой помощи». Дверь машины захлопнулась, и она поехала прочь, оглашая парк воем сирены.
Так и осталось с ней это кольцо. Вот оно, на безымянном пальце, привыкла к нему уже. Очень красивое, между прочим. Широкое плоское золото со впаянным в центре большим сапфиром, по краям обрамленным бриллиантовой россыпью. Оно почти вросло в палец, никогда его не снимает. И спит вместе с ним…
А той ночью, последней в их маленькой совместной жизни… Когда лежали, утомленные любовью, она протянула перед собой руку, проговорила тихо:
– Дим… Этот врач со «Скорой» меня женой твоей назвал, помнишь? Мне так странно было это слышать… Странно и как-то… Очень счастливо, что ли… Будто это вдруг может оказаться когда-нибудь правдой!
Дима ничего не ответил. Но она услышала, как он очень грустно вздохнул. И хотела сказать что-нибудь такое – мол, нет-нет, я же ни на что не претендую, не думай, я же просто так сказала! – но не успела, он ее опередил:
– Юль, мы же с тобой договаривались… Ну зачем ты, Юль? Ты же знаешь, что я не могу…
– Да, знаю. Прости. Я больше не буду. Знаю…
Конечно, она все знала, о чем речь… И никогда ни на что не надеялась. Им этого короткого украденного счастья хватало с избытком. Еще и успокаивала себя иногда: краденое, оно ж всегда слаще бывает…
А остальное счастье не для нее. Остальное – нельзя. Потому что оно… Слишком большое. Такое большое, что можно не вынести и умереть от его избытка.
Встряхнула головой, улыбнулась. Да уж, чего только не придумает женщина, чтобы оправдать свое краденое счастье… Чего только не придумает!
А теперь, выходит, и придумывать уже больше нельзя. И поэтому надо все же дозвониться до Димы. Может, он все же возьмет трубку? Ведь надо ему сказать…
Протянула к телефону руку
