Золотой ребенок Тосканы - Риз Боуэн

— Это ужасно. Мне очень жаль. Уверяю тебя, что британские солдаты не будут вести себя подобным образом.

— Кто знает? — Она пожала плечами так выразительно, как умеют только итальянцы. — Ведь и немецкие парни в большинстве своем дома были примерными мальчиками. Помогали семье в поле, работали в банках, приглашали девушек на танцы. Но война все меняет, ломает людей.

— Немцы еще там?

Она покачала головой:

— Нет, слава всем святым. Они пришли посмотреть, не подойдет ли наша деревня им для зимовки. Их армия окопалась для обороны к северу отсюда, и они ищут места, откуда им будет удобнее прикрывать дороги с юга, откуда наступают союзники. Одна радость, что из нашей деревни они ничего не смогли толком разглядеть, и. поскольку взять с нас было нечего, они убрались. Хотя нет. Они забрали у мэра оставшихся кур… Пусть их души горят в аду.

Внезапный порыв ветра заставил мерцать свечу в ее фонаре, и тени на стенах заплясали.

— Значит, ты в относительной безопасности?

— Пока непонятно. Мы надеемся, что они получат весть о наступлении союзников, сбегут в Германию и оставят нас в покое. Но говорят, что союзники отложат наступление до весны. Начнутся снегопады, и дороги в горах станут непроходимыми.

— Значит, я тоже окажусь здесь в ловушке до весны?

— У нас редко бывает снег. И наши холмы не такие уж высокие. Но вот между нами и побережьем горы очень высокие. Может быть, когда твоя нога заживет, мы сможем найти какой-нибудь способ переправить тебя на юг. У нас нет ни машин, ни бензина, но у фермеров есть повозки, в них обычно возят на рынок то, что удалось вырастить.

— А что тут выращивают зимой? — спросил он.

— Разные корнеплоды: репу, картошку, а также цветную капусту и белокочанную тоже, хотя немцы вечно забирают себе всю нашу капусту, любят они ее почему-то. Я посадила на своем маленьком участке репу да пастернак — скоро придет пора снимать урожай.

— Это хорошо. А есть ли успехи в поиске грибов?

Она вздохнула:

— Боюсь, я больше не смогу этим прикрываться. Я собрала все, что только удалось найти, но больше они не растут. Поэтому мне придется сбегать посреди ночи, как сегодня.

— Я уже чувствую себя лучше. Так что, София, не нужно приходить так часто. Если бы ты могла приходить хотя бы иногда и приносить мне немножко еды, я бы продержался.

— Не глупи. Как ты поправишься и наберешься сил, если не будешь нормально есть? Сейчас новолуние. Но потом будет проще ходить без фонаря, а я ношу темную одежду. Никто не увидит меня, не волнуйся.

— А сколько сейчас времени?

— Второй час. Я не могла уйти, пока не удостоверилась, что все немцы убрались. Они нашли несколько бутылок вина в подвале мэра и сидели допоздна, орали свои дурацкие песни.

— Но ты же не выспишься. Так и заболеть недолго.

— Не волнуйся. — Она похлопала его по руке. — В деревне обычно ложатся не позже девяти. Правда, только женщины и дети. Мужчины, что еще остались, уходят к партизанам по ночам, чтобы делать все, что может навредить немцам.

— Все мужчины участвуют в сопротивлении?

— Кто знает? Мы не задаем им вопросов, а они сами нам ничего не рассказывают. Лучше ничего не знать на случай, если немцы схватят кого-нибудь, чтобы допросить. Все, что я знаю, — партизаны действуют в наших краях, и, может, кто-то из наших в этом участвует. Хотя у нас и так осталось мало мужчин. Те немногие, что есть, сначала были в армии на юге, сражались плечом к плечу с немцами, пока мы не перешли на другую сторону. Они сбежали до того, как немцы успели призвать их или отправить в лагеря. Все они настоящие храбрецы, и я рада, что они портят немцам жизнь. Правда, Козимо что-то слишком мной заинтересовался.

— Козимо? — Его голос был резким.

Она кивнула.

— Люди болтают, что он партизанский вожак. Он, конечно, настоящий смельчак и довольно привлекательный, сильный парень. Пришлось ему объяснить, что, пока мой муж не объявлен мертвым, я все еще замужем. Но он так и крутится возле меня. Приносит нам будто случайно яйца или фляжку вина, и мы не спрашиваем, где он все это взял. Но я думаю, что это просто предлог, чтобы навестить меня. Поэтому я рада, что он уезжает на несколько дней.

— Он не будет пытаться… — Хьюго подбирал слова.

— О нет. Ничего подобного. Козимо честный человек, я уверена. Он добр к моему сыну. Но я не хочу, чтобы он за мной ухаживал.

— Когда я буду готов бежать, ты должна пойти со мной, — сказал Хьюго.

Она грустно улыбнулась:

— Но что, если Гвидо вернется домой и обнаружит, что меня нет? И я не могу оставить его бабушку. Я пообещала ему, когда он уходил, что позабочусь о ней.

Хьюго хотел сказать что-то еще, но каждая мысль казалась такой безнадежной… Поэтому он спросил:

— Святые покровители есть для всего?

— О да, — просто ответила она. — Святая Анна — для желающих иметь ребенка. Святой Блез — для горла. Святые, помогающие от ревматизма, от обморожения…

Он засмеялся:

— А кто защищает женщин и детей?

— Об этом мы просим Мадонну, — ответила она. — Она потеряла собственного сына. Она смотрела, как он умирает. Она знает, что мы чувствуем.

— Ты носишь образ Мадонны?

— Я отдала свой Гвидо, когда он уходил. И молюсь, чтобы она спасла его и он остался жив. Но боюсь, что уже поздно. Мое сердце подсказывает, что он мертв.

Хьюго взял ее за руку. Она крепко ухватилась за его ладонь, и они сидели рядом в маленьком круге мерцающего света, молча пытаясь поддержать друг друга.

Глава 19

ДЖОАННА

Июнь 1973 года

Анджелина была разбужена и отправлена за карабинерами[39]. Пришли двое мужчин во внушающей почтение полувоенного вида форме с красными после прогулки по холмам лицами. Им потребовалось некоторое время, чтобы извлечь тело, — оно закоченело и прочно застряло в колодце. Когда они положили его на гравий дорожки, от ужаса у меня перехватило дыхание. Это был Джанни, мужчина, предложивший проводить меня домой вчера вечером, но которому я отказала в пользу более надежного Альберто.

Два агента жандармерии узнали его мгновенно.

— Без сомнения, это Джанни, — пробурчал один. И они