Кинокефал - Ольга Сураоса
– Вот ты где!
Очень грозный, но в меру громкий голос был направлен в нашу сторону. К нам спешила дама в строгом дорожном платье. Её каблуки отбивали барабанную дробь неминуемого. Вопреки предшествующему намерению передать девочку родне, возникло желание, чтоб эта женщина не приближалась.
– Немедленно следуй за мной, юная фрау! Тебя мало учили, что убегать нехорошо?
От природы красивые черты лица подошедшей опекунши были обезображены гневом. Казалось, она готова разнести в щепки весь дирижабль. Благо её сдерживали правила приличия. Как там назвала её девочка? Фрау Амелинда?
– Поднимайся, идём.
Девочка прижала кукол к груди и, свесив ноги, сползла с дивана.
– До свидания, – обернулась она ко мне.
– Прошу извинить за это недоразумение, – сквозь зубы бросила мне фрау Амелинда. Не удостоив её взглядом, только кивнул. Я смотрел на девочку. Мне стало страшно оставлять её с опекуншей, но в глазах ребёнка не было страха.
– До свидания, – ответно попрощался я.
Девочка с фрау Амелиндой удалились. Тут меня осенило, что имя девочки так и осталось неясным. Не отдавая себе отчёта, я, отхлебнув напиток, продолжил наблюдать за удаляющимися фигурами. Они не скрылись за поворотом на выходе, а расположились за столиком в противоположной стороне зала. Девочка, положив кукол на колени, умудрилась украдкой помахать мне рукой. Я помахал ей в ответ, чувствуя, как в груди растекается приятное тепло. И вызвано оно отнюдь не цикорием. Никогда, будучи взрослым, мне не доводилось беседовать с детьми, и потому во мне жили некоторые опасения – я боялся не понять их или быть непонятым ими. Но если все дети в чём-то подобны этой девочке, то мир далеко небезнадёжен.
Расслабившись, откинулся на спинку и положил руку на диван. Пальцы наткнулись на нечто шершавое, бумажное. То оказалось маской, оставленной девочкой. Хорошо, что она освободила куклу от неё. Странно, что ребёнку вообще пришло в голову такое придумать. Рассмотрев маску, я положил её во внутренний карман пиджака. Повернулся к окну. Куда ни глянь, везде были лишь пушистые облака. Дирижабль набирал высоту, приближаясь к проходу. Замерев в волнительном предвкушении, я всматривался в дымчатую белёсость, ожидая, когда покажется небесная твердь. Вопреки моим ожиданиям, облака не разверзлись, и землю, являющуюся потолком Каллиопы, увидеть не удалось. Однако в облаках явственно обозначился гигантский округлый просвет, диаметром не меньше километра – колодец. Зависнув прямо под ним, аэростат начал неспешно подниматься вертикально вверх, минуя рваные края облачной дымки. Тогда наконец-то и получилось разглядеть внутренность земли Арты. Стены её колодца были отделаны гранитными плитами, а продолжительность подъема дирижабля составила около получаса. Я специально засёк время, чтобы оценить масштабы глубины земной поверхности Арты, толщиной порядка семи километров! Когда данный факт звучал с инфовизорских экранов, то воспринимался он совсем иначе. От увиденных же вживую земельных размахов захватывало дух! Однако это были ещё цветочки. Восторг первопроходца переполнил меня окончательно, когда после завершения подъёма яркий свет залил весь панорамный зал аэростата, и я впервые прочувствовал ласку лучей светила Арты – Ихтиса. Радость от света Колоса не шла ни в какое сравнение с эйфорией от света Ихтиса. Ихтис не обжигал, он мягко обволакивал, и по жилам изнутри разливалось непередаваемое ощущение тихого счастья, словно всё моё существо становилось частью этого света… Озадаченный происходившими во мне метаморфозами, я огляделся и понял, что подобное происходило не со мной одним. Все пассажиры – жители Каллиопы (артцы летают к другим колодцам), испытывали некое благоговение, витавшее в воздухе яснее ясного безо всяких слов. Не имея возможности плакать, почувствовал, что на глаза всё равно навернулась влага. Под таким светилом и надлежало жить, а не под палящим, экономичным Колосом, годным лишь для продуктивного сбора урожая. Раскатистый голос громкоговорителя прервал неожиданно вязкие размышления.
– Дамы и господа! Наш аэростат завершил посадку на площадке гранд отеля «Империал» в поднебесной Арте. Чтобы высадка прошла так же благополучно, как и весь полёт, просьба к пассажирам панорамного зала первыми пройти в отделение вестибюля. Пассажиров каютных отсеков просим пока не покидать кают. Первыми в зал вестибюля проходят пассажиры с зелёными билетами – это пассажиры панорамного зала, повторяю…
Весть о прибытии отвлекала от восхищения Ихтисом, окунув в «здесь и сейчас». Пассажиров в панорамном зале было достаточно – все начали продвигаться к выходу, не спеша доставая свои билеты. Из внутреннего кармана сюртука достал свой билет и я. Скрупулёзная имперская последовательность преследовала везде, в том числе и в правилах схода с транспорта. Я хмыкнул и, поднявшись с дивана, последовал за потоком, разминая по дороге слегка затёкшие суставы. Возле начала входа в вестибюль, вопреки всей предусмотрительности, избежать толчеи не удалось, и продвижение наше несколько приостановилось.
– Вы тоже это чувствовали? Вас тоже посетило это непередаваемое ощущение?
– Простите? – я поднял глаза на молодого кинокефала, стоящего рядом со мной. Его глаза сияли, а висящие уши взбудоражено приподнялись.
– Ой, это вы меня простите, что я обратился к вам, не представившись. Моё имя Коди Леон Ридж. Я из южной Каллиопы, провинции Капстад.
Коди кивком засвидетельствовал себя.
– Бонифац Хэймо Доберман, – кивнул я. – Из мест, откуда и стартовал аэростат.
– Да, ваша Киммерия – восхитительное место, – блаженно закивал головой Коди, – однако то, с каким теплом нас встретила Арта, мне не приходилось испытать ни в одно из моих путешествий!
Пылкость и юношеский драматизм с незнакомым нус были неуместны, однако его открытость пришлась по душе. На деле, меня тоже очень тянуло поделиться пережитым впечатлением, и то, что Коди обратился именно ко мне, не показалось такой уж случайностью.
– Светило Ихтис поражает, – согласно кивнул я. – Словами его не описать, можно только почувствовать.
– Вот именно! – победно сверкнул глазами Коди. – Рад, что не я один пережил подобное.
Мы разговорились. Оказывается, мой новый знакомый минувшим летом окончил университет и до поры устройства на уже оговорённую должность был вольной птицей, задумав посетить все возможные места, в том числе и Арту. Так, неспешно беседуя, мы плечом к плечу прошествовали к выходу из аэростата. Окружающее великолепие осадило наши органы чувств, и мы, еле передвигая ноги, сошли по трапу. Оказавшись под открытым небом, многие вокруг (в том числе и мы с Коди) стали запрокидывать головы, силясь разглядеть в небе Арты отличия от неба Каллиопы, но безуспешно. Синь воды, притянутой к эфиру и облака от пара водопадных столпов – всё было точно таким же. Прекратив изучение неба, я осмотрелся вокруг. Дирижабль приземлился на огромную изумрудную площадку, расположенную поодаль колодца, по периметру которого (насколько хватало глаз) полукругом возвышалось трехэтажное белоснежное строение. Белые камни здания оплетала яркая зелень, создавая гармоничный союз живого с неживым. Аромат безмятежности, имеющий запах трав и пыльцы, переплетался, собственно, с натуральным запахом луговых цветов, что совместно с ароматами свежей весны создавало дисгармоничное впечатление и действовало как дурман. Даже зелень под ногами была приятна, несмотря на то, что я не мог прочувствовать её через подошву. От Коди исходило аналогичное потрясение. Он тоже почуял витавшую в воздухе умиротворенность. В Каллиопе подобное просто немыслимо. Однако нельзя было вечно находиться в восхищённом оцепенении, пора было садиться в ожидавшие пассажиров колесницы. На их боках ярким отсветом переливались иероглифы цифр.
– Герр Бонифац, у вас какой номер крыла?
Я посмотрел на билет, который до сих пор держал в руке.
– Сто шестьдесят третий.
– Вот так совпадение! – радостно качнул головой Коди. – Нам в одну колесницу.
– Вот и славно, – согласился я. – Будем соседями.
Мы вместе зашагали по газону к нужному транспорту. Нус у колесницы, приветственно улыбнувшись, проверил билеты и жестом пригласил внутрь. До этого дня я не встречал артцев, потому с интересом обратил своё внимание на билетёра. Он был средних лет, со стойкой выправкой, отчего бежевый с золотом фрак смотрелся на нем ещё изящнее. На груди – приколотый в бронзовой рамке бейдж
