Райгород - Александр Гулько
– Гера, как это называется? – поморщившись, спросила Дора.
– Открытый счет, – смущенно ответил Гольдберг. – Что-то вроде полного государственного обеспечения.
– Вот-вот! – продолжила Дора. – Это значит, что можно прийти в любую сберкассу и взять сколько нужно. Без ограничений.
Гройсман от удивления раскрыл рот. Хотел сказать, что такого быть не может!
– Так вот. Гера за полгода не взял ни копейки! – продолжила Дора. – Сказал, что ему неудобно, у него и так все есть! В отличие от других людей, которые по-настоящему нуждаются. И знаете, что он еще сказал? Сказал, что ему против совести. Как вам такое нравится – «против совести»!
– Дора… – опять подал голос Гольдберг. – Ну что же мы гостя в прихожей держим?
– Что «Дора»? – еще больше разошлась Дора. – Сейчас пойдем! Короче, я не выдержала, пошла в этот, как он… партком-шмартком, ну знаете, где начальники сидят. Пришла и сказала: «Совесть у вас есть? Дайте ему хоть какую-то зарплату! А то я за полгода все сбережения потратила и у всех, у кого можно, заняла». И что вы думаете? Дали! И таки хорошую дали, не сглазить бы… Теперь не стыдно и гостей пригласить.
Потрясенный невероятной историей, Лейб не знал, как реагировать. Чуть не спросил, какая у академиков зарплата. Но постеснялся.
Будто прочитав в его глазах вопрос, Гольдберг улыбнулся и сказал:
– Сколько дали – понятия не имею. У меня за это Дора отвечает… Ну, так уже пойдем?
Направляясь в столовую, Лейб заметил сидящих в соседней комнате двух мужчин в одинаковых костюмах и галстуках. Подумал, что это тоже ученые. Заволновался, что не знает, как себя вести, когда за столом будет столько образованных людей. На всякий случай тихонько спросил:
– Товарищи тоже будут ужинать?
Гольдберг развел руками и прошептал:
– Им не положено, это охрана.
– Вас охраняют?! – уважительно спросил Гройсман.
– Можно и так сказать… – усмехнулся академик. – Но скорее следят. Да бог с ними! Вы проходите, не стесняйтесь!
Увидев накрахмаленную скатерть, обилие тарелок и тарелочек, вилок и ножей, рюмок и бокалов, Гройсман опять заволновался. Но когда подали селедку с маринованным луком, причем в такой же селедочнице, что была в его доме, он немного успокоился. Тем более что хозяева, как он заметил, приборами пользовались не особо, ели просто, без церемоний. Когда принесли бульон с фасолью, отварной язык и фаршированную шейку, он и вовсе почувствовал себя как дома. После нескольких рюмок какой-то диковиной, настоянной на кедровых орехах водки на душе у него стало легко и даже весело. Гольдберг тоже был в хорошем расположении духа.
Говорили «за жизнь», вспоминали детство, рассказывали про свои местечки. (Гольдберг родился и вырос в Западной Белоруссии, жена – там же.) Гройсман рассказал о детстве, погроме, сиротстве и лавке. Не вдаваясь в детали, вспоминал румынскую оккупацию, гетто, не вернувшихся с войны родных и близких. Вспоминая фронтовое прошлое, Гольдберг мало говорил о себе, но охотно рассказывал об однополчанах, в частности, о подвигах Бронзовицера. Гройсман слушал, раскрыв рот. Он и не думал, что живет по соседству с таким отчаянным героем.
После чая Дора сослалась на головную боль и ушла. Когда горничная унесла тарелки и чашки, академик попросил Гройсмана подробнее рассказать о цели его приезда. При этом, кивнув в сторону охранников, приложил палец к губам. Шепотом, волнуясь и переходя с русского на идиш и обратно, Гройсман все рассказал. Дослушав, Гольдберг усмехнулся, покачал головой и резюмировал:
– А идише тате…[56]
Потом ненадолго задумался и сообщил, что председателем городской жилкомиссии работает его однополчанин. Он попробует с ним поговорить, но за результат, по понятным причинам, не ручается. После чего виновато сообщил, что ему еще нужно сегодня поработать, завтра ученый совет. Поэтому, если Лейб Сендерович не возражает, он вызовет машину и гостя отвезут обратно в гостиницу.
Утром следующего дня в номере Гройсмана раздался звонок из приемной Гольдберга. Та же секретарша, но теперь гораздо более приветливым тоном, продиктовала фамилию, имя и отчество председателя жилкомиссии, а также ее адрес. Сказала, что записала товарища Гройсмана на прием и при встрече нужно сослаться на Андрея Михайловича. В конце добавила: «И еще он просил передать… минуточку… сейчас… чтоб не ошибиться… вот! А гитэ глик![57]» – и попрощалась.
Чтоб не опоздать, Гройсман на всякий случай выехал сильно заранее. Больше часа просидел в приемной. Дождавшись очереди, не без волнения вошел в начальственный кабинет.
За большим, заваленным бумагами столом сидел коротко стриженный коренастый отставник с орденскими планками на пиджаке. Указав Гройсману на стул, четко, по-военному представился:
– Барбазюк. Слушаю вас, товарищ… Напомните фамилию?
– Гройсман… – отрекомендовался Гройсман. – От академика Гольдберга.
– А, ну да, конечно, конечно… Понятно… Какой же у вас вопрос, товарищ Гройсман?
– Важный вопрос! – доложил Гройсман. – Квартирный, как говорится…
– Это понятно, – устало произнес Барбазюк, – ко мне по другим и не приходят. Ладно… В общем, изложите ваши обстоятельства.
– Я с Винницы приехал, – начал Гройсман издалека. – Не близкий, как говорится, свет! И вы спросите, чего это я так издалека приехал? А я вам отвечу: сыну помочь. Семья у него, слава Богу, растет, а…
– А сын где? – перебил Барбазюк.
– Сын? Здесь живет. Может, слыхали? Семен Гройсман, в строительстве работает.
– Семен Львович? Знаем его! Молодой, перспективный, говорят… Почему же он сам не пришел?
– Ой, что вам сказать, товарищ Барбазюк, у нас ведь как принято… Знаете, отец есть отец. Вот была история…
Барбазюк выразительно посмотрел на часы.
– Стесняется! – понимающе кивнув, доложил Гройсман. – Говорит: «Вне очереди не хочу!»
– Молодец! – одобрил Барбазюк. – Член партии?
– Я? Боже упаси…
– Да не вы, а сын!
Гройсман утвердительно кивнул.
– Правильно, – опять одобрил председатель, – коммунист должен быть скромным!
Сказал и задумался. Потом неожиданно сменил официальный тон на более мягкий, доверительный и сообщил:
– Только нет у нас квартир, товарищ Гройсман! Понимаешь, дорогой мой человек, нету! Город растет! Строить не успеваем!
Гройсман кивнул.
И тут же с видом человека, который без запасного плана не приходит, подсказал:
– Может, кооперативную? Вы не сомневайтесь, я заплачу! Зарабатываем, слава Богу… – После чего подался вперед и, понизив голос, добавил: – И вас, как говорится, не обижу…
Председатель раздул ноздри и выразительно посмотрел на посетителя. Гройсман смутился, стал соображать, как бы исправить ситуацию.
– Вы академика Гольдберга откуда знаете? – неожиданно спросил Барбазюк.
– От Бронзовицера, сосед мой. Воевали они вместе. В сорок втором, кажется…
– И я с Гольдбергом воевал, – сказал Барбазюк, – но позже, в сорок третьем и сорок четвертом, еще до ранения. Хорошо он дрался, отчаянно!
