Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
На противоположном конце прогалины, ближе к лесу, возвышались три островерхих чума, из труб поднимался дымок. Вокруг стояли разнообразные нарты, вешала для шкур, повсюду лежали или бродили северные олени. Собаки, привязанные у крайнего чума, заметив нас, принялись громко лаять, вход в чум приоткрылся, и оттуда, пригнувшись, вышел хозяин, крепкий мужчина в малице и меховых чулках, подвязанных яркими лентами. Успокоив собак, он долго смотрел на нас, а потом сделал приглашающий жест рукой. Мы с Горном переглянулись и пошли к чуму. На скуластом лице хозяина не отражалось никаких эмоций, пока он внимательно рассматривал нас, наши лыжи, волокушу. Наконец он сказал:
— В чум проходи. Собаки волнуются…
Мы скинули лыжи, рюкзаки и последовали за неразговорчивым ненцем. Хозяин придержал тяжелый меховой полог, и мы оказались внутри чума. Глаза долго привыкали к полумраку, царившему в жилище. В центре чума стояла печь-буржуйка, в ней потрескивал огонь. Я разглядел нескольких женщин, которые что-то шили слева от входа, и мужчин — они пили чай за низеньким столиком.
— Садись, чай попей! Не стой у входа! — сказал пригласивший нас ненец. Мы опустились на мягкие шкуры, пожилая женщина налила нам по чашке крепкого, очень сладкого чая. Тепло разлилось по телу, стало жарко. Я снял шапку и расстегнул куртку, продолжая осматривать чум. Жилище было большим, метров восемь в диаметре. Каркас состоял из обструганных жердей, покрыт чум был тщательно выделанными и сшитыми оленьими шкурами. Полом служили широкие длинные доски, напротив входа висела полочка, на которой стояли иконы — священное место. Вещей было мало, только на жердях над печкой сохли меховые носки да на сундуке за моей спиной лежали аккуратно свернутые арканы.
Пока я рассматривал чум, хозяйка налила нам еще по чашке чая. Остальные обитатели чума не обращали на нас ни малейшего внимания. Мужчины о чем-то тихо переговаривались на своем языке, женщины продолжали шить. Я пытался задавать вопросы, ненцы отвечали односложно и тут же возвращались к своим делам. Разговор не клеился. Я неожиданно понял, что нас пустили просто обогреться с дороги, как пустили бы любого путника, и сейчас хозяева ждали, когда мы поблагодарим и отправимся дальше. У меня не хватало духу сказать, что идти нам некуда, мы несколько дней добирались до этого чума и мы хотим остаться здесь, чтобы изучать культуру оленеводов. Я, честно говоря, не ожидал такого приема: в Монголии и Средней Азии, где мне приходилось работать раньше, было намного проще вступать в контакт с местными жителями. Я вспомнил слова Архипа, с надеждой посмотрел на Горна, но друг только беспомощно пожал плечами. Я вздохнул и собрался уже попрощаться с хозяевами, чтобы идти дальше, искать другое, более гостеприимное стойбище. Тем временем хозяйка налила мне уже пятую по счету чашку чая.
— Мама, что ты им чай наливаешь? — резко сказал молодой ненец, которого я окрестил «охотником»: поверх малицы у него была накинута маскировочная сетка. — Чай они у себя в Москве попьют!
«Ну все! — подумал я с горечью. — Вот и закончилось наше этнографическое исследование…»
А молодой ненец тем временем продолжал:
— Что они, чая не пробовали? Дай им лучше крови!
Пожилая хозяйка оживилась, словно все время только и ждала этой просьбы, и сняла с жерди чума сомнительной чистоты мешок, в котором что-то плескалось. Вскоре она подала мне большую деревянную чашку, до краев наполненную густой жидкостью темно-бордового цвета. Я взял посудину, глупо улыбнулся и тут заметил, что все обитатели чума внимательно смотрят на меня. Женщины бросили шитье, мужчины прекратили разговоры, все словно замерли в ожидании: что теперь будет делать русский? Я вздохнул, еще раз улыбнулся и начал большими глотками пить теплую густую кровь. Она была явно закисшей, солоноватой на вкус, и меня передернуло от резкого привкуса железа — будто взялся зубами за лезвие ножа. Выпив половину чаши, я вновь улыбнулся:
— Спасибо! Очень вкусно! Никогда такого не пробовал! Ну, половину я другу оставил, он тоже кровь попробовать хочет! — с этими словами я протянул чашу Горну. Горн посмотрел на меня как на врага народа, и я прочел в его глазах: «Ты что, сам не мог допить эту гадость?» Но товарищ не подвел меня — взяв чашу, он выдохнул и допил кровь до дна.
— Спасибо! — выдавил из себя Горн. — Очень необычный вкус!
После того как чаша опустела, все в чуме оживились, стали говорить, показывая на нас. А пожилой оленевод, сидевший напротив, неожиданно поднялся, подошел к входному пологу чума и выглянул наружу.
— Ночью мороз будет! — веско сказал он, запахивая вход в жилище и внимательно глядя на нас с Горном. — Куда сейчас идти собрался? Оставайся у меня. У Анатолия тесно здесь, гости приехали. В моем чуме спать будешь. Выспишься, отдохнешь, тогда и пойдешь! Меня Гаврила зовут, мой чум крайний!
В чуме Гаврилы
Мы поблагодарили хозяев и вслед за Гаврилой вышли наружу. Солнце садилось, облака над далеким Полуем переливались, как перья какой-то волшебной птицы. От деревьев протянулись длинные синие тени, заметно похолодало. Собрав свои вещи, мы перенесли их к чуму, разместившемуся у опушки леса. У чума стояли старенький «буран», бочки с горючим, в деревянном ящике стрекотал японский генератор «Хонда», провода от которого тянулись к жилищу.
— Заходите, заходите! — сказал нам Гаврила, распахивая полог. — Сейчас чай пить будем!
— Гаврила, простите, — замялся Горн, — а где у вас туалет?
Ненец едва заметно усмехнулся и спокойно произнес, показывая рукой в сторону леса:
— Видишь во-он ту дальнюю лиственницу?
— Вижу, вижу! — нетерпеливо сказал Горн, переступая с ноги на ногу.
— А во-он ту дальнюю лиственницу видишь? — продолжал Гаврила, показывая рукой на другой конец леса.
— Вижу, вижу! — уже подпрыгивая на месте, ответил Горн.
— Так вот, от той лиственницы до этой можешь все уделать! — улыбнулся Гаврила. Я засмеялся, а Горн побежал в указанном направлении.
Мы с хозяином зашли внутрь чума. Он был большой, еще больше того, где мы пробовали кровь. Подвешенная к одной из жердей, мигая, горела лампочка, освещая жилище. На шкурах сидела пожилая женщина и шила богато украшенную шубу. Напротив входа парень с девушкой настраивали маленький телевизор.
— Это Мария, моя жена, — представил хозяйку Гаврила. — А это дети, Сережа и Оля.
Ребята обернулись, с интересом разглядывая меня.
— Ну, садись, чай пить будем! — Гаврила опустился на шкуры, я сел рядом с ним. Мария оставила шитье и стала
