Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— Смотри, смотри! Видишь, лапки греет? А ты не верил! — укоризненно посмотрел хант на Горна.
Мы с другом с недоумением переглянулись. «Дрессированные у них вороны, что ли? Да и как можно узнать о прилете птиц заранее? Чудеса какие-то!» — думал я, глядя на довольные лица хантов и не менее довольных ворон, которые прохаживались теперь почти у каждого дома.
Через некоторое время вороны, словно на самом деле погрев лапки с дороги, с криками поднялись в воздух и, сделав круг над избами рыбаков, растаяли в морозном небе.
Тем временем к поселку съезжались гости. С «буранов», отряхиваясь от снега, слезали парни и девушки, все в нарядных одеждах. Вскоре начались состязания. Неподалеку установили десять нарт, одну за другой, и парни прыгали через нарты вперед-назад — кто дольше выдержит.
— У нас рекорд есть — тысяча восемьсот прыжков! — с гордостью сказал Архип. — Причем прыгают в тяжелой меховой одежде. Ну, вы сами видите.
После прыжков через нарты началось перетягивание палки. Ребята садились друг против друга, упирались ногами в ступни соперника, хватались за крепкую палку и тянули каждый на себя. Побеждал тот, кто поднимал противника с земли или вырывал у того палку из рук. Пары менялись, болельщики азартно кричали, подбадривая родственников или друзей. Я не удержался и тоже вышел в круг. Ханты радостно загалдели и вытолкнули вперед улыбчивого паренька очень маленького роста.
«Ну, этого-то я перетяну!» — подумал я, покрепче хватаясь за палку. Но не тут-то было! Маленький хант, продолжая улыбаться, с такой силой потащил палку на себя, что я не удержался и буквально подлетел вверх. Все вокруг смеялись, кто-то отряхивал меня от снега.
— Ничего, научишься! Здесь не сила — сноровка нужна! — сказал мой соперник.
Я протянул руку:
— Меня Костя зовут!
— И меня Костя! — пуще прежнего заулыбался маленький хант.
Подходили другие парни, протягивали крепкие ладони, и все говорили:
— Костя!..
Сначала я подумал, что мы, наверное, неправильно понимаем друг друга. Но когда седьмой по счету Костя пожал мне руку, я решил, что ханты надо мной просто издеваются. Выручил меня подошедший Архип:
— Нет, нет, не подумай плохого! — засмеялся он. — Их всех правда так зовут. Ну, мода была одно время на это имя, а они все ровесники, хотя из разных поселков. У нашего поколения старинные имена: Архип, Никодим, Авдотья. А у молодых — современные, как у вас в Москве. Так что не издевались они над тобой, а просто здоровались!
Игры и состязания продолжались до позднего вечера. Потом молодежь отправилась на «дискотеку», набившись в специально освобожденную для этого избушку. А мы с Горном наконец-то решили уточнить у Архипа, где нам искать оленеводов.
— Чумы стоят за рекой, недалеко отсюда. Ну, это на снегоходе недалеко. Вам, небось, целый день добираться, на лыжах-то! — Архип вздохнул. — Но вы не переживайте, завтра утром провожу, помогу оленеводов найти…
Чаша с кровью
Я проснулся оттого, что Архип тряс меня за плечо.
— Костя! Вставай скорее! И Горна буди. Почта приехала! — тормошил меня хозяин.
— Да-да, встаю уже! — пробормотал я, вылезая из спальника. — А при чем тут почта, Архип? Вряд ли кто нам сюда посылку прислал!
Архип усмехнулся:
— Верно, посылки для вас нет! Зато с почтальоном сможете проехать еще километров двадцать, а там уже и до стойбища рукой подать!
Мы наскоро перекусили, собрали свои вещи и вышли во двор. У дома Архипа стоял «буран», капот которого украшали бело-синие полоски с надписью «Почта России». «Ну хоть не на оленях почту развозят, и то ладно!» — подумал я. У большой металлической нарты возился пожилой русский мужчина в шапке-ушанке, валенках и меховом тулупе.
— Здорово, путешественники! — заметив нас, улыбнулся почтальон. — Меня Василий Игнатьич звать. Архип уже все про вас рассказал. Сейчас сани перепакую, и поедем.
Мы привязали свою волокушу за почтовой нартой, Горн сел на снегоход за водителем, а я примостился на куче писем и посылок, укрытых от снега зеленым брезентом. Архип вышел нас проводить:
— Костя, Горн! Вы это… не удивляйтесь, если вас как-то не так встретят. Оленеводы — они совсем по-другому живут, нежели мы. У нас в поселке все по-русски устроено, а там, в тундре, у ненцев — свои обычаи. Не очень они чужаков любят…
Заметив тревогу на наших лицах, хант махнул рукой:
— Ладно, если что — возвращайтесь. Дорогу найдете. Ну, удачи!
Василий Игнатьич кивнул Архипу, снегоход тронулся, и вскоре домики поселка исчезли за склоном холма.
«Буран» летел по белой ленте Полуя, словно катер, разбрасывая брызги искрящегося на солнце снега. Часа через два, когда мы уже промерзли до костей, Василий Игнатьич резко остановил машину:
— Всё, приехали, путешественники! Вот ваш поворот!
Мы увидели заметенный снегом след снегохода, уходящий влево от основной дороги. След пересекал реку и терялся в лесу на высоком берегу Полуя.
— По следу «бурана» пойдете, наверх выберетесь, а там уже и стойбище недалеко. Сам не бывал, но Архип вроде так объяснил! — сказал нам на прощание почтальон.
Василий Игнатьич крепко пожал нам руки и поехал дальше развозить почту по затерянным в тундре поселкам. Вскоре звук двигателя перестал доноситься из-за очередного поворота реки. Мы с Горном вновь остались одни посреди безжизненной снежной пустыни.
— Ну что, пошли? — я посмотрел на друга, тот кивнул, и мы побрели по старому следу «бурана». Продравшись через прибрежные заросли ольхи, мы начали подниматься по крутому склону, поросшему лиственницами. Черные штыки покрытых лишайниками деревьев вонзались в прозрачное морозное небо, стояла звенящая тишина, и скрип лыж, казалось, разносился на сотни метров вокруг. Вскоре Горн снял лыжи и, проваливаясь по пояс в глубокий снег, пошел пешком. Я через какое-то время последовал его примеру — подъем был очень крутой, и тяжелая волокуша тянула назад.
Когда мы уже основательно вспотели, по очереди таща волокушу, подъем закончился. Мы снова встали на лыжи и пошли к видневшемуся вдалеке просвету между деревьями. Лес казался мертвым, не было видно следов зверей, не кричали птицы. Неожиданно мы оказались на неширокой просеке, след «бурана», по которому мы двигались, пересекал ее под прямым углом. Просека была необычной, по всей ее длине шла насыпь, напоминающая железнодорожную.
«Да ну, бред какой-то! — подумал я. — Откуда тут железная дорога? Да и вообще кому могло прийти в голову прорубать здесь лес?»
У Горна тоже не было никаких правдоподобных версий по поводу происхождения странной просеки. Мы перешли ее и снова углубились в безжизненную тайгу. Через некоторое время вновь начался подъем, правда, более пологий, чем
