Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
Изваяние и впрямь напоминает филина. Резная глыба, и перья больше похожи на чешую. Лап нет, колода спилена. Крылья не обозначены. Голова не пойми какая - пожалуй, совиная, однако есть человеческий нос, а нижняя часть не то лица, не то морды продолжается в длинный, до пояса узкий фартук, который сразу и подбородок, лишенный рта, и щеки, и борода. Истукан нахохлился и ссутулился, но он скорее мил, нежели грозен.
Юноша все же спрашивает:
- А почему стихи, какой отголосок?
- Не знаю, - беззаботно отвечает подруга.
Они стоят еще какое-то время, изучают идола и не могут понять, что он такое. В нем чувствуется нечто богатырское. Он весь немного смахивает на бровастую птицу киви или на древний шлем. При взгляде издали в профиль изогнутый плоский лоскут, вырастающий из лица, нетрудно принять за пластину, прикрывающую переносицу.
Юноша пригибается.
- Ему уж досталось. Видишь? Рубили его, палили.
- Уроды. - Девушка поджимает губы. - Конечно, ночами тут праздники. Обоссут, обломают! Не понимаю, как может подняться рука.
- Да, симпатичный, - соглашается тот.
- Но все же кто это?
Они обходят колоду. Идол не просто сутул, у него несомненный горб, по которому водопадом струится шоколадная грива. Толстые пряди покрыты лаком. Чешуйное оперение сродни кольчуге. Петли крупнее с флангов и на спине, как будто изваяние застыло в бронированном пальто. Молодой человек заглядывает в чашу и проверяет, не видно ли когтей. Там мусор.
Пара стоит рука об руку и зачарованно изучает одинокое мертвое существо.
1
Сметанный соус. Чуть подогретый, немного грибов-шампиньонов. Луковый сок. Пресновато, однако на этом все. Такая, значит, образовалась окружающая среда. Видимость четкая, слышимость тоже, и ноги не ватные, и руки не пронесут мимо рта ни вилку, ни ложку, но сохраняется впечатление вялого шествия сквозь толщу сметаны, приправленной без лишней пикантности. Сытная атмосфера, умиротворение и тепловатое желание близости. Аппетитное плечо. Потрогать подушечкой пальца - образуется ямка. Действительно, это очень неплохо, теперь нужно двумя, а лучше всеми. Все равно вокруг нет ничего, кроме этого плеча. Вернее, найдется, но совершенно не интересное.
- Как вас зовут?
Это очень, очень важно. Полное белое лицо, рыжие кудри. Неожиданно тонкие губы, бледные. Сонный доброжелательный взгляд. Не груди - пшеничные хлеба. Ночная рубашка старинного образца. Небось, еще бабушкина.
- Меня зовут Татьяна. Таня.
Ровно и правильно. Реплика из учебника иностранного языка. Голос звучит как через подушку. Нет, не так. Он внятный, просто смешивается со сметаной. Или это туман? Такой называют молочным. Но видно отлично, вплоть до мельчайшей крапины. Как это зовется? Веснушка, да. Груди пшеничные, а веснушки ржаные.
- Очень приятно. Меня зовут Евгений. Женя.
Зачем он сказал? Она не спросила. Очевидно, так принято. Он смутно припоминает, что это правило хорошего тона. Откуда вдруг прилетело это слово: "правило"? Что оно означает? Вспомнил, но можно и даже нужно забыть, ибо это снова не важно. На свете вообще нет важных вещей, кроме грудей и кудрей, которые, как он выяснил, именуются Таней.
На свете - где это, между прочим? Наверное, здесь. А где он, собственно говоря? Не имеет значения. Не следует останавливаться, между ними протянулась невидимая дуга. Мерцает болотное электричество, которого мало для ослепительного накала, но они превосходно обойдутся без высокого градуса.
Голый он, что ли? Нет, пока в трусах. Вчерашних. Нехорошо, следовало сменить. Откуда ему было знать? Он думать не думал, что появится Таня. Вчера. Когда это, позвольте спросить? Что означает - вчера? Когда он был дома, что за ненужный вопрос.
Он отлично помнит свой дом, просто сейчас ему недосуг восстанавливать постороннее, не относящееся к делу. Пора брать Таню за руку. Или за колено? Вон оно высунулось из-за стола. Похоже, она расставила ноги. Ее собственная рука шурует где-то внизу, и Таня дышит все тяжелее.
Наверное, это не вполне прилично. Если бы не ответная готовность Тани, он никогда не посмел бы. Они же совершенно не знакомы и даже не лежат, а сидят за столом. Да не одни, по соседству еще какие-то люди, тоже друг против дружки. Стол большой, раздвижной, поначалу обманчиво круглый, но в нем сокрыты две доски, которые, если вынуть и вставить, волшебным образом превратят его в праздничный.
Как славно это звучит - вынуть и вставить. Этим-то он и должен безотлагательно заняться. Тем более, что осуждающие не осуждают и даже не смотрят. Они разомлели не меньше, чем он. Такие же тет-а-теты, и это немного напоминает свидание в тюрьме, когда возлюбленные сидят, разделенные стенкой, и страдальчески переговариваются по телефону, не имея возможности соприкоснуться. Разница в том, что здесь без барьера. Достаточно протянуть руку.
Но почему тюрьма? Где он видел подобные встречи? В кино, разумеется. Удивительное дело: спроси его сию секунду о кинематографе, он не сразу сообразит, о чем речь, потому что это дело даже не третьестепенное, его важность стремится к нулю.
- Женя, - выдыхает Таня и наваливается грудью на стол.
Сметана вскипает. Разрозненные стоны, лаконичные обращения учащаются, напоминая вялые пузыри. Он тянется, слабо улыбается и вдруг кривится: зуб. Таблетка усвоилась целиком, вывелась и больше не действует. Мощное снадобье, рассчитанное часов на восемь - стало быть, он принял ее с утра, а теперь уже скоро вечер. В соусе образуются прорехи, зуб начинает ныть, и это похоже на комариное пение все ближе к черепу. Комар не отвяжется, как и боль.
Где он, черт побери? Кто эти люди и куда его занесло?
Раздаются проникновенные голоса:
- Соня...
- Шурик... дайте мне подумать минуту.
- Лида... как вы посмотрите на то, что я поищу, где бы прилечь?
- Родька, я тебя не узнаю...
- Наташа, я никак не ожидал...
- Андрей, а вы умеете стоя?...
- Женя, вы на меня не смотрите, - жалуется Таня. Говорит она хрипловатым дамским басом.
Невидимое дикое сверло проворачивается, и боль восходит по черепу. Общество, истекающее пованивающей слюной, обозначается резче. Пелена разрывается в лоскуты. Он берется за щеку, обводит взглядом помещение. Обычное, ничем не выдающееся жилье: старое пыльное кресло, бурый комод, гладильная доска в углу, тахта, тумба, древняя радиола. Шторы задернуты, но щелка осталась, и за окном еще или уже довольно светло. Календарь с белой розой, год текущий. Который? Тот самый, правильный. Девяносто седьмой. Люстра в три рожка. Ваза с сухими цветами. Портрет какой-то старухи с огромными щеками; траченные молью салфеточки
