Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
Компанию попустило, все начали что-то соображать, еще не ошпаренные привстали. Наташа, не понимая бедлама, пытается нырнуть под стол, и получает в поясницу, где мигом прожаривается большое шероховатое пятно. Танкист Шурик, забывший о порезе, пытается перехватить руку Евгения. Не то положение, чтобы миндальничать. Шесть, в лицо! Лейтенант издает глухой стон и отшатывается. Пелена уже падает, падает, падает, чары рассеиваются. Татьяна очень кстати вываливает груди, хотя и в заполошности. Семь! Восемь - себе! Уже теряя сознание от боли в потрохах, Евгений прижимает утюг к щеке. Железная подошва сурова, и он орет. Он и вправду лишается чувств.
3
- Надо маслом. Здесь есть масло?
- Вы с ума сошли, никакого масла! Только холодной водой.
- Перестаньте бредить. Врач, что ли?
- Именно так!
- Ну и помалкивайте, разное говорят! Можете мочить, если нравится, а я намажу.
Пелены больше нет. Вернулись запахи, вкусы, цвета, обертоны. Они и не исчезали, на них не обращали внимания. Другое дело - прояснившееся сознание. Сумерки, однако вокруг ослепительно ярко. Не приходится сомневаться, что это иллюзия. Эффект контраста. От этого - новая парадоксальная оглушенность. Общество занято какой-то чепухой и спорит, чем себя обрабатывать, тогда как уместнее озаботиться главным: бежать без оглядки. Но вместо этого все суетятся, галдят, перебирают аптечку, которую спешно приволокла Таня. Родион разматывает бинт, Шурик плещет в лицо из-под крана. Лидия заливается слезами и просит взглянуть на ее спину. Евгений иссяк. Совершив посильное должное, он впадает в прострацию. Щека лоснится от растительного масла. Он уступает бразды любому, кто подберет. Такой находится: это доктор Андрей, пострадавший меньше других.
Он не сразу соображает, как обратиться к собранию.
- Слушайте, все! - возглашает он наконец. - Давайте выберемся отсюда, а уж потом остальное. Мне кажется, нас отравили или подвергли внушению. Возможно, то и другое. А похитили - наверняка.
- Правильно, - бормочет Шурик и выбегает в коридор.
Там вешалка с какой-то одеждой; ящик для обуви; рожок, увенчанный кукишем; пара дверей с табличками - слон, поливающий себя из хобота, и такой же второй, пристроившийся мочиться. Шурик, по-прежнему в кителе и несвежем исподнем, осуществляет хищный скачок и оказывается у старой деревянной двери с цепочкой и парой древних крюков, без глазка.
Танкист внезапно краснеет поверх ожога добавочно, по ноге бежит бесшумная струйка, собираясь в пенную лужицу. Он разевает рот, превратившийся в пасть, и принимается не то ухать, не то ахать, как если бы не справляясь с неким непристойным, крайне настойчивым воздействием с тыла. Ему кажется, что его посадили на железный кол и подали электрический ток, а в лицо задышал опарыш толщиной в ногу. Резкая боль сливается с омерзением и чистым ужасом, которые не имеют зримой причины и объявляются в чистом виде, как будто в положенные мозговые области воткнули гнилые гусиные перья. Нет в мире силы, которая заставила бы старшего лейтенанта взяться за дверную ручку.
Рыжая Таня видит происходящее и проявляет смекалку. Ей нечего объяснять, результат налицо. Впечатления военного наглядны и убедительны. Она устремляется к окну, намереваясь распахнуть его и позвать на помощь, ибо выпрыгнуть с четвертого этажа возможности нет, и Тане ли как хозяйке это не знать. Она тянется к раме и моментально опорожняет кишечник. Из горла исторгается писк. Ее не отбрасывает волшебная сила, причины скрываются собственно в Тане. Она оседает кулем, и окружающие жмутся к стенам.
Никто ничего не понимает, за исключением главного: к двери нельзя. С окном то же самое.
- Сядем, - предлагает Родион. Дрожащий голос его - уже.
Таня кое-как поднимается, оскальзывается, упрямо снова встает и спешит в ванную. Евгений прислушивается: похоже, он вообще не ждет добра от всяких дверей. Однако шумит вода: обошлось. Журчание смешивается с потерянным воем.
- Давайте сядем, - соглашается Андрей.
Из коридора, пошатываясь, является Шурик. Безумным взором он шарит по комнате, пока не натыкается на обмундирование. Берется за брюки, не попадает в штанину.
- Подождите, сейчас ванная освободится, - возражает Лида, морщась от боли. - Вы мокрый.
- А? - вскидывается тот.
Ничего не соображает.
- Делайте как хотите, - Лидия машет рукой.
- Дождемся хозяйку, - говорит свое слово Соня.
- А кто хозяйка? - удивляется Наташа.
- Которая в ванной сейчас. Она сказала.
Та поджимает губы.
- Я не слышала.
- Вам было не до того, - вмешивается Евгений. - Странно, что вы запомнили, -обращается он к Соне. - Вы тоже пребывали во власти чар.
Тут оживает Наташа, она расхаживала взад-вперед. Наташа, перебирая толстыми ножками, как на колесиках торопится в ванную. Вскоре оттуда доносится брань. Наташа возвращается, волоча за собой Таню, на которой всего-то и есть полотенце. Та упирается, и Наташа хватает ее за волосы, тянет, пригибает к столу.
- Признавайся, ведьма!
- Я ничего не знаю! - вопит хозяйка.
- Отпустите ее! - гремит Андрей. - Дело не такое простое! Она, скорее всего, тоже не в курсе!
- Это ее дом! Она не может не знать!
- Ничего не знаю, - клокочет Таня, делает резкий рывок и с силой отталкивает Наташу. Полотенце разворачивается, падает.
Всем наплевать. Таня нагибается, поднимает. У Евгения екает в груди. Вернулся туман повального любострастия? Нет, другое. Он делает шаг и будто бы ненароком прикрывает ее. Столько всего случилось, что он уже не думает о зубе, но сметанное наваждение не спешит возобновиться.
- Назовите ваш адрес, - приказывает Андрей.
Он старше всех, лет тридцати семи, и вроде бы метит в вожаки. Непонятно, зачем ему верховодство. Евгений склоняется к мысли, что это происходит непредумышленно.
Татьяна называет.
Все уже расселись за столом, как сидели. Кроме Сони и Родиона, те устроились рядышком, а не друг против друга. Накинули кое-что на себя, отыскали в куче. Да, на полу еще остается одежда. Они раздевались. Впрочем, не помнят, как и зачем. Почему-то не догола. Странно для спаривания из-под палки.
- Впервые слышу, - заявляет Лида.
Общество кивает. Никто здесь раньше не бывал.
- Чего мы беса гоним, - басит Родион
