Наум Фогель - Капитан флагмана
Опять звонок. Настойчивый. Нет, это не Галина. Галина так никогда не звонит. Но это была она.
- Я слышала, ты кричал.
- Пустое. - Он поцеловал ее. - Это потому, что тебя нет.
24
Она сидела на кровати, положив свою теплую ладонь на его руку, и молчала. Сквозь открытое окно с улицы доносились звуки пробуждающегося города. Звонко перекликались птицы.
- Как мама? - спросил Сергей.
- Дважды пришлось этот проклятый наркотал впрыскивать.
- Зачем ты клянешь лекарства?
- Это яд, Сергей. В общем-то это - яд.
- Но ведь без него ей плохо.
- Конечно, из двух зол всегда выбирают меньшее. Ты опять ночью работал.
- Часа два, не больше. - Он присел в постели и обнял ее. - Я приготовлю завтрак. Мы поедим, потом ты хоть немного поспишь. Ты очень устала и, наверное, проголодалась.
- Мне хочется тут посидеть, рядышком, так истосковалась.
- Я больше, - сказал он, опускаясь на подушку.
Галина провела ладонью по его щеке.
- Колючий, как еж.
- Этой беде легко помочь: повертеть электробритвой несколько минут по щекам и шее - и опять гладко.
- Да, мужчинам легко, - вздохнула Галина. - Они к вечеру старятся, а утром снова молодые, а вот мы...
- Зато среди вас бывают вовсе нестареющие.
- Таких не бывает.
- Бывают. Ты, например.
- Полежи спокойно, дай посмотреть на тебя... Знаешь, ты не очень красивый.
- Знаю.
- Нет, лоб в общем ничего себе. Не такой, правда, как у Маяковского, но достаточно высок. А нос вот - с горбинкой, и скулы немного широковаты. И за что я только тебя полюбила?
- Вот этого я не знаю. Может быть, в благодарность за мою любовь?
- Может быть. Впрочем, нет. Во всяком случае, мне кажется, не за это.
Она любила так вот болтать с ним. Но еще большей радостью было сидеть в кресле, поджав под себя ноги, следить, как он шагает по кабинету из угла в угол, думает вслух. В такие минуты самое важное - не вспугнуть его мыслей ненужной репликой или вопросом. Самым важным в такие минуты было молчать. Слушать и молчать. Она понимала: ему надо на слух, будто на ощупь, проверить правильность той или иной мысли, целесообразность того или иного сюжетного хода. Но он умел не только интересно говорить, он, как никто, умел слушать. Внимательно, с участием. Может быть, от этого участия и становилось легче, когда она делилась с ним своими заботами и тревогами. Однажды она спросила его, почему становится легче.
Он ответил не сразу. Походил по комнате, потом остановился у стола, задумчиво подправил стопку чистой бумаги.
- Может быть, это как исповедь?
Потом она долго думала над его словами. Исповедь? Может быть. Нечто подобное происходит и с больным, когда он обращается к врачу и неторопливо выкладывает все, что наболело. Многим становится легче тут же, во время приема. Иногда больные сами говорят об этом. Исповедь. Очищение. Искренняя повесть о том, что тревожит. Надежда на лучшее. Нет, дело не в религиозном обряде, в чем-то другом. И лучше всего это знали жрецы, которые сами придумали сотни обрядов. И этот - исповедь. И бог здесь ни при чем. Просто с его именем легче было добиться веры в силу исповеди. Вот она неверующая, а между тем... Сказать Сергею или не надо? Скажу.
- Знаешь, - произнесла она, - я сегодня молилась.
- Как молилась?..
- Лежала на кушетке в ординаторской и читала про себя "Отче наш". Это единственная молитва, которую я знаю, бабушка научила. Вот я и читала ее. Заканчивала и опять читала. Заканчивала и начинала снова. Я, наверное, схожу с ума. Нет, я определенно схожу с ума.
Он решил, что надо все превратить в шутку.
- А что, это, должно быть, помогает, - сказал он. - Молитва даже лучше, чем исповедь. Помнишь, у Лермонтова: "В минуту жизни трудную, теснится ль в сердце грусть, одну молитву чудную твержу я наизусть..." А тебе стало легче? - Она отрицательно покачала головой. - Это потому, что ты безбожница, - улыбнулся он. - Гриша Таранец говорит, что у каждого человека должен быть свой бог, если не в душе, то в животе хотя бы. Он своим богом считает правду. Мне этот бог тоже нравится, и я по мере сил своих верно служу ему.
- Тебе немало досталось из-за твоего бога, - произнесла Галина.
Он нарочито вздохнул, все еще стараясь превратить разговор в шутку.
- Что поделаешь. В общем-то за верную службу полагался бы только лавровый венок, но в жизни иногда вместо него получаешь терновый. И тогда приходится пострадать.
- Как Христос? - настороженно спросила Галина.
- Если хочешь - да, как Христос, если, конечно, под Христом понимать человека, до конца преданного своей идее.
Она встала, подошла к окну. Было уже совсем светло. В больших витринах универмага, что напротив, отражалась свежевымытая улица, автомобили, дом, деревья, кусок чистого утреннего неба, голубого с розовым отсветом.
- Вот у тебя есть свой бог. А у меня? Как ты полагаешь, что может быть моим богом?
- Милосердие, - ответил он, не задумываясь, и повторил: - Милосердие. У тех, кто посвятил себя медицине, должен быть только один бог: милосердие. И ты должна быть счастлива.
- Почему?
- Потому что милосердие - самый добрый бог. Ему легко и радостно служить.
- Не лукавь! Ты знаешь, как нелегко ему служить, этому богу.
Она была способной. Институт закончила с отличием. Но ей не хватало уверенности, вечно одолевали сомнения, тревоги и страх. Из-за этого так трудно было работать на "скорой помощи". Вызов. Больной оказался "несложным", диагноз ясен, и что делать в таких случаях, она хорошо знала. И сделала все необходимое. Больному стало легче. Но вот вернулась на станцию и сомнения. Иногда они бывали непродолжительны и легко одолимы. Порой же так тягостны, что она вызывала из гаража машину и снова ехала, чтобы еще раз осмотреть больного, убедиться, что все благополучно.
Однажды она рассказала об этом Багрию. Тот улыбнулся.
- Это от повышенного чувства ответственности, - сказал он. - Со мной даже вот какой случай был. Ночью привезли какого-то парня, ножом исполосованного, мертвого, еще теплого. Я осмотрел его и отправил в морг. Пошел к себе в дежурку. Стал читать. И вдруг - мысль, что парень тот не мертв, а в глубоком обмороке. Не было пульса? Потерял много крови, вот и не прощупывается. Дыхание не прослушивается?.. В общем, когда тебе взбредет в голову такое, всегда найдешь достаточно доводов, чтобы подкрепить сомнения. И вот чудится мне, что этот парень там, в морге, пришел в себя, сполз со стола и тычется из угла в угол в поисках двери. Не выдержал я пошел проверить. Лежит мой покойник, окоченел уже. По мере накопления опыта тревога будет становиться все обоснованней и потому все реже, но полностью от нее никогда не избавиться.
Он, как всегда, был прав. Действительно, немотивированные страхи стали реже. Но с тех пор как заболела ее мать...
- Милосердие, - с неприкрытой горечью произнесла Галина. - Что такое милосердие?
- Милосердие... - Сергей задумался, потом легко поднялся и сказал, направляясь к двери: - Одну минуту, я возьму словарь. - Он тут же вернулся, быстро нашел нужное слово. - "Милосердие - это готовность из сострадания оказать помощь тому, кто в ней нуждается".
- А как, если не нуждается? - спросила она.
- Не понимаю.
- Ну, возьмем, к примеру, того же мифического Христа, распятого, изнемогающего от боли, обреченного... Если бы к нему приставить современного врача... Даже после смерти можно снять с креста и оживить. Только это называлось бы не воскрешением, а реанимацией... И так как он обречен, его снова пригвоздили бы, и все началось бы сначала. При теперешней технике и медикаментах эту пытку на Голгофе можно было бы долго тянуть.
- К чему ты это? - насторожился Сергей.
- Чтобы спросить: если так вот поступать - что это будет? Милосердие или жестокость?
- Ты о ком?
- О Богуше!
- А-а... - с облегчением протянул Сергей. - Ну, как он там?
- Ему легче. А я думаю, не лучше ли вместо антибиотиков и других лекарств впрыснуть ему три ампулы одновременно.
"Нет, она думает сейчас не о Богуше, - опять встревожился Сергей. Богуша она приплела сюда, чтобы меня успокоить".
- Мы ведь говорили о страданиях, - сказал он. - А Богуш-то не страдает. Ты же сама говорила, что он не страдает. Что он живой труп.
- Другие страдают. Он действительно живой труп. А вот его мать... Я по себе чувствую, если бы я его не знала... Помнишь, ты как-то говорил: если хочешь, чтобы читатель страдал вместе с героем, чтобы заплакал, когда тот гибнет, заставь его полюбить этого человека, сродниться с ним. А я с Богушем училась вместе. Одно время он ухаживал за мной. Помню, как-то он поднес мне огромный букет сирени. У них во дворе росла чудесная персидская сирень. Вот он и наломал целую охапку. А я - такая дура! - поблагодарила его с насмешливой церемонностью, потом стала раздавать подругам, каждой по веточке, пока все не раздала. Себе ни одной не оставила.
- Оказывается, ты можешь быть не только ласковой и нежной, но и жестокой, - сказал Сергей, радуясь, что разговор ушел в сторону.
