Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова

рассвета Ива выбежала из дома с твёрдым намерением изменить мужу с первым встречным. Но улицы оказались пусты, в такой поздний час мужчины, оприходовав своих женщин, мирно спали, чтобы завтра не опоздать на работу. Только автомобили, словно управляемые фантомами, сновали без отдыха, продолжая осквернять бензиновой вонью остывающий городской воздух. Она дошла до Страстного бульвара и села на скамейку. Июль был прозрачным. Конечно, не Петербургские белые ночи, тем более не Мурманские, когда солнце вообще не садится, а только касается горизонта и опять лениво тянется к зениту. Но и здесь, за пятьдесят пятой параллелью, предметы читались вполне отчётливо и выглядели призрачно красиво: деревья, цветы, чугунная ограда. Бронзовый Высоцкий, раскинув руки, хотел обнять весь мир. Был ли он счастлив? Ива вспомнила, как отдыхала с Сергеем в Пицунде, в Доме творчества кинематографии Грузии, тогда ещё советской республики. Два номера по соседству занимали Высоцкий с Мариной Влади и её дети-подростки. Однажды поэт и актриса куда-то ездили на своей заграничной машине, вернулись поздно и навеселе. Марина никак не могла попасть ключом в замочную скважину. «Дай мне, – сказал Володя, – ну, дай же! – Иди в жопу, – зло ответила Влади». Высоцкий замолк. «В известной дыре чувствовать себя счастливым трудно. Но его спасением были прекрасные стихи, и есть памятник, а у меня больше не будет ничего», – думала Ива. Жизни без Сергея она не представляла, он ушёл, и эта безысходность выглядела, как смертный приговор.

Неожиданно рядом кто-то трубно высморкался. Ива скосила глаза и вздрогнула: вот он, первый встречный – старый плешивый мужик в жилетке и еврейской кипе. Мелькнула мысль: сильно смахивает на актёра, уж не Сергей ли решил её разыграть по образцу фильма «Холоп»? Между тем сосед, тщательно вытерев нос большим несвежим платком, издал новые звуки, отдалённо похожие на смех.

– Э-хе-е. Теперь и у вас проблемы, а характер скверный. Всё в мире повторяется, сколько бы времени ни убыло. Ваш папа так и не понял, что время не имеет цены.

Сбитая с толку Ива, повернулась, чтобы получше разглядеть говорившего и спросить, откуда он знает отца. Но экспозиция странным образом переменилась: рядом сидел заросший волосами бомж с большой грязной сумкой, полной помоечных находок.

Она испугалась не столько соседства, сколько галлюцинаций, подхватилась и помчалась домой. Там её ждал испуганный и злой Сергей с бровью, заклеенной пластырем.

– Где ты шляешься по ночам? Я уже хотел больницы обзванивать!

Ива задохнулась от возмущения.

– А сам в чьей постели резвился до утра?

Терлецкий схватился за голову и застонал:

– Умоляю, не начинай! Твоя ревность меня доконает.

– Да не ревную я, как ты не поймёшь! Много чести! Но за дуру держать не позволю!

– Да в меня какой-то идиот на перекрёстке врезался, чуть не убил! Потом я в милиции торчал, объяснения давал, кучу бумаг подписывал, покорёженную машину на стоянку отвозил! Надо новую покупать, – добавил режиссёр раздражённо.

– Мог бы позвонить.

– Не до того было! Ладно, я в ванную, а ты ложись, завтра должна хорошо выглядеть. У нас на даче будем отмечать выход фильма в прокат, придут из Фонда кино, из министерства, с телевидения. Народу много, поэтому фуршет. Я в ресторане уже всё заказал, включая официантов, только спиртное сами купим. Придётся теперь на твоей машине ехать.

Ива напрасно пыталась заснуть, выпила валерьянки, но возбуждение не улеглось, мешало сознание, что завтра опять будет эта жизнь, морока и суета. А счастье? И что есть счастье на самом деле? Для умирающего от жажды – глоток воды, для грабителя банка – уйти от погони. В любой жизни, короткой ли, длинной, случаются лишь мгновения счастья. Явилось оно от взгляда на цветок или на грудь женщины, от касания руки любимого, а может, в момент рождения на гаснущем небе бледного оттиска давно погасшей звезды – не суть. Магическое, мучительное чувство счастья побуждает жить и надеяться.

Она уже готова была успокоиться, но вдруг её пронзила безжалостная игла памяти: куда спрятать фразу «На свете счастья нет»? Ах, Пушкин, Пушкин, наше всё, зачем ты раскрыл этот страшный секрет?

Нет счастья, нет. Пора перестать насиловать вечные истины.

* * *

В соответствии с режимом самоизоляции, который для меня начался задолго до появления вездесущего короновируса, я «гуляю» на балконе. Подолгу смотрю вниз на человеческий муравейник. Уличные шумы сливаются в угрожающий гул, дороги устланы железными спинами автомобилей, городское пространство дышит бензиновыми лёгкими, моргает огнями.

Хорошая летняя погода в мегаполисах скорее бедствие, чем блаженство. Столица плавится от жары. Выходной. Москвичи сидят по дачам, Лена и Толик, прихватив противного рыжего кота Зяму – дар соседа, отбывшего на ПМЖ в Израиль, поехали с друзьями за город жарить шашлыки, Лиза вообще не имеет привычки докладывать, куда направляется. Я одна, в жару голова работать отказывается, мне скучно.

Прежде в подобной ситуации созывались гости, которых по русскому обычаю надо щедро кормить, иначе зачем приглашать, не для одной же болтовни. Гости опустошали холодильник. Теперь мне уже не под силу таскать из магазинов сумки с продуктами и целый день топтаться у горячей плиты. Поэтому у меня осталось мало друзей и ещё меньше развлечений.

Спускаюсь к соседу. Дверь приоткрыта, чтобы сквозило – хозяин квартиры экономит на кондиционере. Застаю его полуголым, за компьютером. Остатки сивых волос стянуты на затылке аптечной резинкой в жалкий кукиш – новая мода стариков, позволяющая не платить парикмахеру. Он глуховат и, увлечённый электронной перепиской, не слышит, как я вошла. Кладу ему сзади руки на тёплые костлявые плечи. Сосед замирает, потом спохватывается:

– Ой, извините, я в трусах!

– Если они вам мешают, можете снять. Надеюсь, не ослепну.

Он смеётся – ему нравится мой стиль.

Именуется сосед замысловато – Вениамин Вячеславович. Не самое удобное созвучие. Про себя я зову его «бой-френд» – коротко и выразительно. Если, конечно, откинуть лет шестьдесят. В молодости, несомненно, был хорош, но мало ли что у кого было да сплыло. Теперь его украшает отсутствие претензий. Инженер, кем он только не работал, и рассказывает об этом с удовольствием. Ему нравится жить, нравится наш дом, нравится погода, летом – цветы, зимой – снег, осенью смотрит в окно, как дождь обильно поливает улицы, и прищёлкивает языком. Вспоминая о покойной супруге, сокрушается, что случалось спорить, обидеть словом, да и она была не ангел, но человек добрый и стоила больше, чем получила.

Я не разделяю его терзаний. Зачем сожалеть о том, что было, логичнее сокрушаться о том, чего не было. Мы с женой соседа приятельствовали, теперь он «влюблён»