Шум - Рои Хен
Она выбирается из ванны, кутается в зеленый халат, обматывает голову полотенцем. Дрожащими пальцами рисует глазок на запотевшем зеркале. Верхняя губа заметно распухла, но волнует Ципору не это. “Брови как у моей матери”, – думает она.
Из-за стены доносится вопль соседки: “Погоди, скоро приедет отец – он покажет тебе, как не спать в такое время!”
* * *
Ципора решает не включать свет. На что там смотреть? Она сдается густой тьме, окутывающей квартиру, и с изяществом слепого от рождения пробирается к огромному столу в гостиной. Такой большой стол нужен для семейных обедов, но в этом доме он использовался только как рабочий. То, что люди могут стать для тебя донорами костного мозга, не означает, что тебе хочется приглашать их на шаббатний ужин. Так говорила Ципора.
Она падает в старое, лысеющее соломенное кресло и массирует ушибленные колени.
Я должна была записать данные и засудить к чертям этого идиота, думает она. Айфоном пытался меня подкупить. Боже, да эту страну нужно зачистить и создать заново!
Да-а-а! Зачистить и создать заново в огне негодования Моего! – неожиданно слышит она голос. – Ты та, кого Я искал!
Ее взгляд в темноте перескакивает туда, где находится телевизор. Выключен. Ципора зажигает тусклую лампу для чтения, потом долго шуршит в сумочке и наконец достает телефон – разбитый экран будто покрыт паутиной. Она шарит руками по столу в поисках какого-нибудь подобия оружия, но находит только словарь Ибн Шушана, том Ламед – Цади.
Не бойся Меня.
Голос прозвучал так близко, словно шептали прямо в слуховой аппарат, если бы у нее был слуховой аппарат. Ципора вскакивает, едва не падает по пути к выключателю, но зажигает свет.
– Кто здесь?! – выкрикивает она слабым голосом.
Тело ее точно парализовало, но глаза шарят по комнате, сердце бешено колотится. Когда ты живешь одна, вещи всегда находятся там, где ты их положила. Все и лежит на своих местах. Ничего лишнего. И никого.
Ты доблестная женщина, Ципора!
Отлично, Ципора, думает она, ты начала слышать голоса. Могла бы стребовать с имбицила на самокате компенсацию еще и за душевную травму.
Я Господь Бог твой.
Ципора громко хохочет, смех – ее единственное оружие против страха.
Смеешься? Смейся. Я уже научился не обижаться. Хорошо хоть не визжишь, не убегаешь и пока не причинила себе вреда. Когда-то давно была у Меня парочка пророков, которые умудрились такое сделать. Ну да, это же пророки… Дело в том, что Я не очень привык общаться с женщинами. Но пророчицы у Меня были. Мириам поднимала народ барабанами и танцами, Двора вела полки в бой с песнями, Олдама не дрогнула перед царем из плоти и крови. Ты Меня вообще слушаешь, Ципора?
Ципора слышит, но не слушает. Под языком у нее тает снотворное с музыкально-христианским названием Nocturno Forte. Дрожащая рука поднимает небольшую бурю в стакане воды, поднося его к распухшим губам. Усталость наваливается все сильнее, и Ципора, опасаясь, что не доберется до спальни, выбирает цель поближе. Синий диван в гостиной в трех шагах. Этот диван – спасательная шлюпка, в которой часто дремлет Ципора под мерцание тусклых звезд на экране телевизора.
Голос продолжает журчать в ее голове.
Я всегда думал, что для того, чтобы приручить дикую лошадь, нужен мужской голос, и да, Я в курсе, что это старомодно. Я старомоден, но Я готов меняться и говорю это вслух: на этот раз Мне нужен женский голос. Пришло время женщин, и мир хочет слышать женщину. Внешность и возраст не важны, но сердце и почки должны быть в хорошем состоянии. Твои в прекрасном, даже удивительно для твоего возраста. В общем, речь о пророчестве. Я хотел бы, чтобы ты сказала людям от Моего имени, что…
Но Ципора уже крепко спит. Без сновидений.
Нихрена себе!
“Считаю до десяти и на того, кто не вылез из постели, выливаю ведро воды”, – проникает сквозь тонкую стену громкий голос соседа.
Он каждое утро угрожает своим детям, которые с трудом просыпаются в школу.
“Четыре, пять, шесть… Я наполняю ведро!”
– Лучше бы ты сам уже утопился в ванне, – стонет, не открывая глаз, Ципора, лежа на синем диване.
Ципора представляет соседских детей, которых знает только по случайным встречам на лестнице. У старшей всегда поджаты губы, а младший, с растекшейся по лицу улыбкой, часто моргает. На улице промозгло, а в гостиной, где уснула Ципора, жарко и сухо. Обогреватель опять работал всю ночь. Проходит немало времени, прежде чем у нее получается сесть. Ноги болят, шея затекла, верхняя губа пульсирует. Сквозь сломанную планку в пластиковых жалюзи пробивается луч света, в котором, гипнотизируя Ципору, словно живая, кружится пыль.
Халат распахнулся. Раньше я была как виолончель, думает Ципора, а теперь похожа на перевернутую мандолину. Снизу тонкие ножки с натянутыми, как струны, венами, а вверху округлая дека. Единственное, что меня спасает, бодрится Ципора, это моя грудь. Как была в молодости красивой, так и осталась красивой. Наверное, потому что я не кормила грудью. Не то чтобы я не хотела, оправдывается непонятно перед кем Ципора, просто Ноа отказалась. Отвергла меня с самого начала…
Ципора думает, что надо бы написать дочери, но вспоминает, что телефон разбит. Мысль о том, что придется звонить и поздравлять дочку голосом, вызывает у нее тревогу.
* * *
Она, возможно, и дальше продолжила бы так сидеть, позволив мыслям блуждать, если бы не ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Ципора вдруг смущается своей наготы.
– Что происходит? – ворчит она и запахивает халат.
Не получив ответа, резко поворачивает голову, будто рассчитывая застать врасплох соглядатая. Резкое движение отдается в пояснице, и Ципора охает от боли.
– Так! Хватит, – командует она себе. – Кофе!
Кофемашина испускает пронзительное чириканье, но не кофе. Ципора загружает еще одну капсулу, несколько раз давит на светящуюся чашку, а затем в бешенстве лупит по крышке. Снова чириканье. В холодильнике нет даже молока. Деваться некуда, и она, запивая водой из-под крана, глотает на пустой желудок привычную жменю таблеток – выровнять сердечный ритм, понизить холестерин, нынче к ним добавилась таблетка обезболивающего.
* * *
С демонстративным небрежением к своему
