Шум - Рои Хен
Девушка подбирает очки, протягивает Ципоре. Яркая пластиковая оправа и толстые линзы оказались более прочными, чем их владелица. Водитель джипа находит черный ящик современного мира.
– Это что, телефон?! Да это граммофон! – восклицает он и показывает всем старую “Нокию” с разбитым экраном.
Скутерист падает на колени и шепчет в ухо Ципоры:
– Я подарю вам айфон последней модели, да? И замнем это все, да?
Выбора у Ципоры нет. Придется орать, иначе этот хоровод заботы не остановить. Собрав остатки сил, Ципора рычит:
– Оставьте меня в покое!
Ее густые брови дрожат, ей не нужно зеркало, чтобы понимать, что сейчас у нее лицо как у ребенка, который вот-вот расплачется. Точно ей не шестьдесят шесть, а шесть.
Невзирая на возмущение и мольбы собравшихся, Ципора поднимается на ноги. Все заклинают ее не двигаться, но Ципора, перепачканная пылью и кровью, стиснув зубы, хромает от них.
– Сумасшедшая, – выдыхает ей в спину какая-то добрая душа.
Хотела бы я быть сумасшедшей, думает Ципора, но, к сожалению, я нормальная, ужасно нормальная, может быть, единственная нормальная в этом океане психов.
– “Скорая” уже едет! – кричат ей вдогонку. – Кто им заплатит?
Женщина, которая оглядывается, обращается в соляной столб, напоминает себе Ципора и смотрит только вперед. Но ее мысленный взор устремлен назад, в прошлое. Если бы там на асфальте лежала молодая Ципора, все было бы иначе. Пусть она в молодости и не была Мисс Вселенная, но никто не посмел бы жалеть ее, как эту немощную и безмозглую старуху. Ципора ковыляет по бульвару Бен-Цион, пот течет по лицу, и деревья расплываются перед глазами. Летучие мыши злобно пищат над головой. Глупо было гоняться за птицей, признает Ципора, но разве можно оставлять такое без внимания? Этот голубь – террорист. Почти уничтожил волшебный вечер, на котором блистала ее внучка – исполняла концерт Элгара в Цукер-Холле филармонии.
В последние годы каждый выход из дома становился для Ципоры мучительным испытанием. Филармония уже не филармония, театр не театр, газета не газета, а книжные теперь – магазины развлечений для дегенератов. Одна-единственная душа во всем мире способна радовать ее и может заставить выйти из дома в такой холодный вечер – Габриэла.
Едва войдя в зал, Ципора увидела свою дочь и ее мужа, этого физиотерапевта, которого она называет “недо-доктор”. Постаралась сесть подальше от них и поступила умно: посреди концерта между дочкой и мужем случилась перепалка, которую зашикали окружающие. Сама Ципора весь концерт просидела на краешке кресла. Это был мастер-класс легендарного японского виолончелиста, говорившего на беглом английском, – а такое Ципора весьма ценит. Она с восхищением наблюдала, как ее юная внучка обращается в Элгара. Когда она закончила играть, маэстро рассыпался в комплиментах, а в завершение своей речи по-отечески посоветовал Габриэле не грызть ногти, и Ципора согласно закивала. После концерта она собиралась долго обнимать внучку, но, ясное дело, такой возможности ей не дали. К Габриэле подскочила Ноа и приняла тараторить:
– Мой гений, моя красавица! – Дочь обернулась: – Ну правда же гений, мам?!
Ципоре пришлось согласиться, хоть она и знала, что слово “гений” Габриэле не нравится. Потом семья заторопилась на подземную парковку, и Ципора успела только шепнуть Габриэле на ухо, что гордится ею.
– Тебя подбросить, Ципора? – спросил недо-доктор.
Она ответила с привычной бесцеремонностью:
– На твоем чихающем драндулете? Лучше уж пешком.
Поздравление дочери с сорокалетием она решила приберечь на завтра. Уже много лет они отмечают ее день рождения врозь, словно подтверждая, что пуповина действительно перерезана. Если Ципору и накрывает минутная сентиментальность, то она сочиняет для дочери несколько стихотворных строчек и отправляет ей. Чтобы та ее не уличила, пишет, что это перевод из какой-то ирландской поэтессы, которую зовут Молли О’Доннелл, Грейс О’Брайен или Лили О’Коннор. Она знает, что Ноа никогда в жизни не станет проверять. Просто потому, что ее это не интересует.
Когда Ципора осталась одна на площади перед филармонией, к ней подошла педагог Габриэлы по виолончели и меланхолично забубнила об утонувшем однокласснике Габриэлы:
– Ужасное горе, шестнадцатилетний мальчик. Я думаю, что они были очень близки. Сегодня были похороны, но Габриэла не пошла.
Ципора, в которой еще звучали отголоски музыки, не готова была выслушивать это, но учительница все не унималась:
– По ее игре слышно, что она просто раздавлена. Эта девочка все принимает так близко к сердцу…
Ципора не удержалась и раздраженно фыркнула. Неужели так сложно признать, что девочка – гений? Почему всегда нужно объяснять талант какой-то травмой?
Чтобы избавиться от учительницы, Ципора бросилась к лотку на площади:
– Дайте один с кунжутом, но только свежий.
Продавец предложил ей купить три бублика по цене “за два”.
– По цене двух, – поправила его Ципора, и вот в этот миг ей на плечо шлепнулась сероватая блямба. Помет, и свежайший.
* * *
Вот тебе и инцидент, ворчит Ципора, тяжело взбираясь на третий этаж в свою квартиру на улице Буки Бен Ягли. На лестнице пришлось дважды останавливаться, чтобы отдышаться, да и ноги отчаянно ныли. Для нее это в новинку – подарок новым подписчикам клуба “Старость”. Ключ со скрежетом поворачивается в замке, и дверь открывается.
Она включает радиатор в гостиной, заклеивает разбитую губу клочком туалетной бумаги. И тут силы оставляют ее окончательно. Тело хочет одного – лечь и отключиться, но даже уличные коты моются перед сном, говорит себе Ципора. Симфония стонов и кряхтений сопровождает ее движения, пока слой за слоем она стягивает с себя все: ортопедическую обувь, носки, длинное шерстяное платье и уже не очень белое белье. С трудом перекинув ногу через бортик, она забирается в ванну. Так хорошо было бы понежиться в горячей воде, добавив в нее эвкалиптовое или жасминное масло, но Ципора понимает, что в теперешнем состоянии это может стать ее последним купанием, а она не вправе покинуть этот мир, как следует не похвалив внучку. Она распутывает душевой шланг и включает воду. Ноющая боль волнами пробегает по мышцам. Она рассматривает синие отметины на бедре и понимает, что завтра разболится уже по-настоящему. Вода стекает по тому, что некогда было копной непокорных кудрей, а теперь превратилось в поникшие клочья папоротника с секущимися концами. Вода шумит в ушах, и ей чудится, что кто-то с ней разговаривает. Есть что-то утешительное в этом влажном, шуршащем шепоте.
Этим утром Ципора самолично покрасила волосы краской из тюбика с номером 5.66, обещавшей сливовый оттенок. То, что получилось, больше напоминало жареный баклажан, чем сливу, но нет в мире
