Шум - Рои Хен

меня молчать, я сама решила. Я не хочу лезть в ее личную жизнь. Должно быть, это звучит безумно, но вместо того, чтобы зайти и поцеловать дочку перед сном, я пишу ей эсэмэску “спокойной ночи”. Это бред, я знаю. Мечтаю, чтобы у нее появился парень, но кто-то хороший, потому что я в ее возрасте гуляла со всякими придурками, лишь бы не быть дома. Один был женат, а я по уши влюбилась в него. Какой же мудак. Вот бы он погиб в автокатастрофе. Нельзя говорить такие вещи, ну а я вот… сказала. Когда он разбил мне сердце, меня спас Нимрод. Нимрод невероятный. Хоть у него и самый идиотский смех на свете, но мне нравится, только я давно его не слышала. Может, я перестала его смешить. Нимрод из тех людей… Вот если я заказываю невкусный десерт в ресторане, он соглашается поменяться. Ест мой десерт и клянется, что ему нравится, чтобы я не чувствовала себя неловко. Он излечил меня от кучи детских комплексов. Сегодняшний день напомнил мне, как сильно я нуждаюсь в нем, чтобы просто чувствовать себя нормальной. И оказывается, все, что меня в нем раздражает, на самом деле такая ерунда. Недавно я расстроилась из-за того, что он стал добавлять “шучу” после любого язвительного высказывания. Вроде: “Я думаю, нужно пригласить твою маму. Шучу, шучу…” Так вот я всерьез принялась обдумывать, а не причина ли это для развода. Когда он снимает деньги в банкомате, он их всегда пересчитывает. Вот кого ты там проверяешь, ну серьезно? Но он любит меня, этот придурок. Однажды я застала его лежащим на диване и пускающим слюни над телефоном. Я надеялась, что застукала его за просмотром порнухи, а это оказался рецепт ризотто с грибами. Теперь его любимое занятие – валяться с книгой. Без меня. Думаю, я ему надоела. Он не понимает, почему мне необходимо делиться каждым пустяком, который приходит в голову, со всем миром. Нимрод уверен, что одиночество в тишине – очень важно. И, как всегда, он прав. Вот поэтому меня сегодня и поразил твой брат на улице. Такая фантастическая концентрация. Как? Как он это делает?

– Отец научил.

Закутанный в бордовое пончо Гур стоит у входа на крышу с чашкой чая в руках. Ноа в смущении привстает. Как долго он ее слушал? Он подходит и протягивает ей дымящуюся чашку:

– Здесь майоран, шалфей и мята.

– Ты святой!

Ноа не из тех, кто ждет, пока остынет чай, потому что ненавидит остывшие вещи.

Она отхлебывает огненный чай и, чтобы остудить язык и нёбо, продолжает говорить:

– Значит, твой отец научил тебя этому? Здорово. Он тоже был художником, артистом?

– Да нет. Просто бил меня смертным боем, – звучит в темноте хриплый голос. – Так я и научился стоять неподвижно. А вот Либи другое дело. – Гур кивает на свою сестру, которая пускает в небо колечки дыма. – Когда отец ударил ее, она ударила его в ответ.

– Молодец какая!

– Нет, – шепчет Гур. – Это взбесило его, и он принялся колотить ее головой о стену. Со всей дури. Из-за этого она потеряла слух.

Ноа поворачивает голову – Либи не слышала ни слова из их разговора, она разглядывает, как на небе переплетаются розовая и оранжевая полосы. До сих пор Ноа была уверена, что Либи слушает ее, но теперь понимает, что та и понятия не имеет о том, что творится у Ноа в голове. Когда Ноа поворачивается к Гуру, того уже нет.

Всё? Мы потеряли тебя? Почему не отвечаешь?

Ворона клюет пустую банку из-под пива, забытую на крыше, и этот стук прогоняет остатки сна. Солнце скрылось за облаками, и трудно понять, который час, но Ноа готова поспорить, что уже поздно, очень поздно. Или слишком поздно? Она сбрасывает с себя пуховое одеяло, вскакивает с надувного крокодила и влетает в квартиру, которую вчера видела лишь мельком, когда пьяной искала туалет. Она тогда случайно открыла дверь с постером вроде тех, что висят в глазных клиниках, с уменьшающимися цифрами на нем. Это была комната Либи. Ноа, хоть в комнате никого и не было, пробормотала “извините” и тут же закрыла дверь, но успела заметить на кровати гору кукол, как в комнате совсем маленькой девочки. В утреннем свете квартира на крыше выглядит иначе. Центральная комната оказывается небольшой гостиной с кухонькой в углу и, судя по постельным принадлежностям на диване, заодно и комнатой Гура. Либи варит кофе в закопченном чайнике, а рядом с ней на барном стуле сидит Гур и пялится в какую-то газету, не похоже, что сегодняшнюю или вообще этого года. Без макияжа глаза Гура кажутся поблекшими.

– Который час? – спрашивает Ноа.

– Доброе утро. – Гур смотрит на часы в телефоне: – Четыре минуты второго.

– Есть! – хлопает в ладоши Ноа. – Успеваю!

– Успеваешь куда?

Ноа объясняет, что ей нужно добраться до места, откуда муж заберет ее домой.

Гур предлагает, чтобы муж забрал ее отсюда, но Ноа собирается держаться первоначального плана, иначе ей слишком многое придется объяснять.

Гур вызывает такси, пока она в ванной чистит зубы, выдавив пасту на палец. На прощанье Ноа крепко обнимает Либи и напоминает Гуру, что будет рада помочь ему с продвижением перформанса “Рай тут” в тель-авивской мэрии.

На уголке повторного счета от электрокомпании Ноа записывает свой номер телефона и только сейчас понимает, что свой-то номер она помнит и если бы вчера из офиса Яэль позвонила себе на мобильный, Нимрод ответил бы и забрал ее. Как же хорошо, что вчера эта идея не пришла ей в голову.

Без пяти два Ноа стоит на гравиевой дорожке, рядом с вывеской “Остров тишины”.

Трудно поверить, что только вчера она попрощалась здесь с Нимродом. Из года в год ее спрашивают, что она хочет на день рождения, и она никогда не знает, что ответить. Теперь Ноа знает – она хотела тишины. Нет, не молчать, а просто побыть в тишине. Расслышать шум внутри себя. Понять, что шум зависит от того, сколько близких людей рядом, и что возле незнакомцев шум если и не смолкает, то становится терпимым, звучит иначе. Хотела тишины не навсегда, не дай бог. На один день. На двадцать четыре часа.

Она слышит все звуки вокруг, слышит щебет птицы, шорох ветра в кронах деревьев. Все оставляет свой след в ее памяти. Все важно. Она молчит уже много-много минут, и это ее не тревожит. Она не разговаривает сама с собой, не раздает оценок даже у себя в