Все для вас - Ким Хоён
– Кынбэ, Токко – дурачок. Потерял память, все его движения неуклюжие. Давай еще раз.
Он попробовал снова, но потерпел неудачу.
– Токко не дурак, Кынбэ. Это никуда не годится.
– Так ты же только что назвала его дураком, – удивленно пробормотал он и недоуменно уставился на Ингён.
Режиссер так тяжело вздохнула, что, казалось, сейчас рухнут все декорации.
– Он дурак, но при этом не дурак. Понимаешь или нет? Он ведет себя глупо, но в его действиях все равно есть концептуальность.
– Что?
– Ну, логика. Сколько раз я говорила включать логику и следовать паттернам?
Обстановка накалялась.
Кынбэ уставился в темный угол небольшого зала и пробормотал:
– Не знаю, дурак ли Токко, но я точно дурак… Ха-ха!
– Не переводи все в шутку! Лучше соберись и попробуй еще раз. Мы это так не оставим.
– Ладно…
Ингён сильно давила на Кынбэ, утверждая, что его персонаж – альфа и омега всей пьесы. Однако именно она и поддерживала его, когда он впадал в уныние. Может, в спектакле главная роль и принадлежала Токко, но его альфой и омегой точно была Ингён.
Неожиданно за месяц до премьеры она слегла с коронавирусом, а вместе с ней и пять участников труппы. Премьеру пришлось отложить на неопределенный срок. Никто не понимал, как они заразились, и пьеса приобрела дурную славу, еще даже не выйдя в свет. Никто не мог точно сказать, состоится ли теперь премьера.
Как-то под конец года Кынбэ встретился с Кимом и Ингён. Новоиспеченный драматург опустошала один стакан за другим, сетуя, что даже последствия болезни не обескураживали ее так сильно, как неудавшийся спектакль. Видя ее переживания, Кынбэ сокрушался из-за того, что сам получил отрицательный тест: заболей он вместе с ней, мог бы разделить ее страдания и избежать угрызений совести. Именно тогда Кынбэ понял, что испытывает чувства к Ингён. Кто-то назвал бы это дружбой, а кто-то – любовью.
Ким пытался приободрить друзей, уверяя, что в следующем году их пьеса обязательно увидит свет. Он звучал как никогда убедительно, и все же никто не знал наверняка, сбудутся ли его предсказания. Даже если ученые разработают вакцину, это не гарантирует конец пандемии. К тому же из-за подтвержденного случая заболевания их лишили гранта, и теперь маловероятно, что спектакль наберет достаточно зрителей, чтобы кассовые сборы покрыли затраты на постановку. Даже Кынбэ, который всегда старался гнать от себя лишние тревоги, чувствовал подавленность. Конечно, ему самому терять было нечего, но на долю его друзей выпало тяжелое испытание.
– Я поправлю сценарий. Доверьтесь мне, – объявила Ингён.
Несмотря на опьянение, в ней чувствовалась решимость. Кынбэ уверенно ответил, что верит в нее, а Ким предложил выпить за это.
В тот вечер Кынбэ проводил Ингён до дома в Ихва-доне. Всю дорогу он держал подругу под руку, но только чтобы не дать ей упасть. Возле входа Ингён приобняла его. Так они и стояли некоторое время, напитываясь теплом друг друга.
– Ну все, пока, – сказала она, высвободившись из его объятий.
– Посмотрю, как ты зайдешь, и пойду.
– Да иди уже! Холодно ведь! – раздраженно бросила Ингён, жестом прогоняя его.
– Ну ладно. Береги себя. Увидимся в новом году! – попрощался он и, развернувшись, побрел обратно.
– Ты тоже не болей, а то прибью! – донеслось ему вслед.
Вместо ответа Кынбэ жестом показал «окей».
Начало две тысячи двадцать первого года оказалось солнечным. Равнодушное к мерам социального дистанцирования, светило каждый день поднималось на небосвод. По радио говорили, что год Быка принесет всем удачу, потому что слово «вакцина» произошло от латинского названия самки этого животного. Но Кынбэ надежд не питал.
С началом пандемии он опробовал множество подработок и повстречал разных людей, и все они задыхались, будто маска перекрывала им кислород. Найти хорошее место тоже не удавалось: все немногочисленные варианты были ненадежными, грязными или даже опасными. Возможно, для богатых пандемия не стала большой проблемой: надев маску и соблюдая меры социального дистанцирования, они просто сосредоточились на работе в собственном времени и пространстве, но для таких, как Кынбэ, пандемия оказалась сродни военному времени. Им приходилось бояться за свою жизнь, а уже раненым грозило «списание» без надежды на выздоровление.
После Нового года по лунному календарю Ингён прислала доработанный сценарий. На этот раз в нем нашлось место и пандемии. Кынбэ читал текст сжав губы. Во второй части пьесы разворачивались новые сцены.
Люди начали носить маски и соблюдать дистанцию, берегся и Токко. В одной из сцен он даже проучил одного проблемного покупателя, который отказывался правильно надевать маску. Но однажды в магазин наведывается больной посетитель и все-таки заражает Токко. Магазин на время закрывается, а его продавец, став пациентом, вспоминает свое прошлое и страдает – то ли от последствий болезни, то ли от тяжести груза прошлого. В заключительный сцене Токко возвращается в открывшийся после перерыва магазин и молча смотрит на прилавок с кассой. Он стоит в маске, и зритель видит только его глаза.
Предыдущая версия пьесы заканчивалась тем, что Токко после ночной смены сидит за уличным столиком, ест «Сытный обед» и то ли смеется, то ли плачет. Кынбэ очень нравилась эта сцена, потому что она точно передавала раскаяние персонажа. А еще именно с «Сытного обеда» началось знакомство Токко с магазином и его хозяйкой, так что сцена, где он сидит за столиком, ест и чувствует себя живым, очень подходила для конца этой городской легенды.
Новая же развязка показывает суровую действительность эпохи пандемии. Это уже никакая не легенда. Изменился и сам Токко – и Кынбэ такие изменения пришлись не по душе. Пусть в конце главный герой тоже возвращается в магазин, это уже совсем не тот Токко, которого готовился сыграть Кынбэ.
– Искусство должно отражать современность.
– Но поменялся весь тон повествования.
– Не поменялся. Просто стал более прогрессивным.
– Я собирался играть совсем другого персонажа. К тому же в эпоху пандемии людям хочется не драмы, а теплой городской легенды. Не стоит перегибать с переживаниями.
– Ну вот смотрят люди сериалы по телевизору, и что? Там никто не носит маски – смешно же. Наш спектакль отразит действительность.
– А разве это обязательно? Да, я знаю, что ты сама переболела и тебе пришлось нелегко.
– Что за бред? Ты считаешь, что я хочу поставить спектакль о пандемии только потому, что болела? Я что, эмпирик? Когда я начинала писать сценарий, пандемия еще не так затронула нашу жизнь, как сейчас! Именно поэтому я изменила сюжет. Ты так говоришь
