Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
Ребенок в майке с изображением Майкла Джексона проехал мимо нас по гравийной дорожке на трехколесном велосипеде с пластиковыми колесами, производя вдвое больше шума, чем ему полагалось, если принять во внимание его размеры.
– Это кроссовер, – сказал он нам, показывая на свой велосипед.
Теперь-то я знала, что такое кроссовер.
– А тебя я знаю! – сказал малыш, показывая пальцем на Лу Энн. – Ты всем даешь деньги на Хэллоуин.
Лу Энн закатила глаза.
– Теперь мне уже от них не отвязаться. В этот раз они приедут из самого Феникса и Флагстаффа и вышибут нам двери.
– Берегитесь бродяг, – предупредил нас мальчик. – Сразу бегите домой.
И умчался прочь, крутя педалями как одержимый.
Гравийная дорожка шла по центру парка от пенисоподобного монумента, стоящего на улице, где находилась мастерская Мэтти, до другого его края, где нам нравилось сидеть. Это было самое уютное место в парке. Лу Энн называла его беседкой – там полукругом располагались скамейки, а над ними, на прочных столбах, была установлена садовая решетка, отбрасывавшая на землю ажурную тень, напоминавшую скатерть. По столбам вверх поднимались и смыкались наверху, на решетке, тяжелые мускулистые ветви лиан, напоминавшие руки парня, который один, без посторонней помощи, привез как-то Мэтти новый холодильник. Всю зиму Лу Энн твердила мне, что это глициния из семейства бобовых. Мне она казалась мертвой, но Лу Энн повторяла:
– Дай срок, и ты все увидишь.
И она была права. К концу марта лианы выбросили серебристое облако бледных листочков и теперь готовились расцвести. То тут, то там лиловый язычок лепестка дерзко высовывался из пухлой зеленой почки, и тут же возле него оказывалась прилетевшая на разведку проворная пчелка – узнать, скоро ли появятся цветы. Откуда только ни появляется жизнь! Глицинии заставили меня вспомнить библейскую легенду – там кто-то стукнул по камню, и из него хлынула вода. Только здесь все было даже лучше. Цветы рождались из голой земли. Чудо Пёс-Сральт-парка.
Лу Энн продолжала говорить о моей маме.
– Я прямо так и вижу, как она… Как ее, кстати, зовут?
– Элис, – ответила я. – Элис Джин Стэмпер Гриер. И ей как раз не хватает к этому набору еще фамилии Эллестон.
– …прямо вижу, как Элис и Гарланд, взявшись за руки, бегут куда-то. Наверное, в прошлое, туда, где они были счастливы…
Лу Энн помолчала и продолжила:
– Если твоя мама похожа на тебя, она знает, чего хочет, и своего не упустит. Теперь-то он ей все, что нужно, покрасит, и все, что нужно, отремонтирует.
– Он ведь не совсем хозяин. У него только половина бизнеса, – сказала я. – Вторая – у Эрнста Джейка.
А Лу Энн вдруг запела:
Элис и Гарланд на дереве сидят!
Элис и Гарланд друг дружке говорят:
«Детка-конфетка, я люблю тебя,
Дай поцелую, ты любовь моя»!
Я заткнула уши и попыталась перепеть ее:
Я когда-нибудь вернусь к тебе, любовь моя!
Станет снова домом мне родимая земля,
Ждут меня в тумане белом голубые острова,
Зелень леса, горный снег и неба синева…
Черепашка, колотя лопаткой по земле, пела рецепт суккоташа[6].
Вдруг я заметила на гравийной дорожке миссис Парсонс и Эдну Мак. Взявшись за руки, они приближались к нашей беседке. Издалека их можно было принять за нелепую престарелую пару новобрачных на венчании, которое кто-то, повинуясь своему больному воображению, решил организовать на природе. Мы помахали им. Черепашка помахала нам.
– Да нет! Мы машем им, – сказала я Черепашке и показала на приближающуюся парочку, после чего Черепашка сделала все как надо.
Мы периодически оставляли детей под присмотром Эдны Мак и Вирджи Мэй, у них на крыльце, причем даже без какой-то острой необходимости. Эдна была неизменно мила, и мы надеялись, что ее доброта и предупредительность разбавят жуткий характер Вирджи – так же, как снимает кислоту уксуса вкус меда в моем знаменитом китайском блюде. Это было страшно удобно, и, похоже, Черепашке у наших соседей нравилось. Она звала их Мак и Пастернак – Черепашка знала названия съедобных растений гораздо лучше, чем иной бакалейщик. Ее любимой книгой был каталог овощей от компании «Берпи», который дала ей Мэтти, и она требовала, чтобы я на ночь читала ей из этого каталога несколько страничек. На мой взгляд, сюжеты в этой книжке были староваты, но Черепашка сходила с ума по персонажам.
– Ма Мак! – произнесла Черепашка, когда парочка приблизилась.
Она всех женщин звала «ма». Лу Энн была ма Уэээн – такое имя, как шутила сама Лу Энн, надо есть китайскими палочками. Меня она звала просто ма. Мы не учили ее этому, до всего она дошла сама.
Женщины приближались к нам на невероятно малой скорости. Я вспомнила игру, в которую мы играли в школе – кто последний войдет в класс после перемены. На Эдне была красная вязаная блузка, красные клетчатые бермуды и красные же дамские кроссовки на веревочной подошве. На Вирджи – шляпа в стиле тутти-фрутти и черное платье с рисунком в виде таблеток. Я задумалась: неужели на свете есть магазины, где такое продают – или после полувека висения в шкафу обычные платья сами собой начинают превращаться в нечто подобное?
– Добрый день, Лу Энн, добрый день, Тэйлор, добрый день, дети, – поздоровалась миссис Парсонс, кивая всем в отдельности. Она настолько тщательно старалась следовать правилам вежливости, что в ответ на ее приветствие сразу хотелось брякнуть что-нибудь неприличное. Я вспомнила о страданиях маленькой Лу Энн в церкви.
– Здрасте, – отозвалась Лу Энн и, кивнув в сторону скамейки, спросила:
– Присядете?
Но миссис Парсонс, поблагодарив, заявила, что они совершают обычный моцион.
– Я вижу, на вас сегодня мой любимый цвет, Эдна, – сказала я.
Это была шутка. Я никогда не видела на ней одежды других цветов, и когда Эдна говорила, что ее цвет – красный, то имела в виду немного не то, что в таких случаях имеют в виду другие люди.
– О, да! Как всегда! – рассмеялась она. – Знаешь, я стала одеваться так в шестнадцать лет. Если уж мне выпало зваться Эдна Мак, то пусть я и выгляжу как мак.
Эдна иногда говорила удивительные вещи. А еще, разговаривая, она смотрела поверх вашей головы, словно там,
