Дельцы.Том I. Книги I-III - Петр Дмитриевич Боборыкин
Черезъ минуту она лежала на диванѣ, схваченная сильнѣйшимъ припадкомъ. Мужъ, испуганный, хлопоталъ около нея вмѣстѣ съ горничной. Когда она пришла немного въ себя, она не сказала ему ни одного слова; только жестомъ показала ему, что опа желаетъ остаться одна.
Въ эту ночь Александръ Дмитріевичъ ночевалъ въ своемъ кабинетѣ. Заснуть онъ не могъ. Нѣсколько разъ еиу страстно хотѣлось узнать, что дѣлается съ женой, но онъ боялся идти къ ней. Голова его работала въ такихъ-направленіяхъ, по которымъ онъ не привыкъ пускать свою мысль. Онъ объяснилъ поведеніе своей жены нервнымъ разстройствомъ, по только въ первыя минуты, а потомъ тотчасъ же всталъ передъ нимъ вопросъ: что будетъ, если душевный анализъ его жены не уймется? Вопросъ этотъ испугалъ его; онъ чувствовалъ даже, какъ холодный потъ выступаетъ у него на лбу отъ трагическаго сознанія, что такую женщину, какъ Катерина Николаевна, обманутъ нельзя, что она распознаетъ и впослѣдствіи, и подъ личиной, которую онъ могъ бы надѣть на себя, настоящую сущность его житейской доли. Передѣлать себя ему не было никакой возможности.
Къ разсвѣту Александръ Дмитріевичъ произнесъ безпощадныя слова: «я выдохся для жены своей», и какъ только онъ сказалъ ихъ про себя, онъ точно успокоился, тревожная дума оборвалась; дальше идти было некуда.
Часу въ одиннадцатомъ онъ послалъ спросить, про-снулась-ли Катерина Николаевна. Ему доложили, что опа еще не просыпалась. Въ одиннадцать онъ нашелъ ее за письменнымъ столомъ, нѣсколько блѣдною, по бодрою и даже улыбающеюся.
Ни въ какія объясненія о вчерашнемъ Александръ. Дмитріевичъ не вступалъ.
— Какъ ты себя чувствуешь? — спросилъ онъ.
— Очень хорошо, — мягко отвѣтила она.
— Думаешь выѣхать?
— Да, думаю.
Больше они ничего другъ другу не сказали. Онъ отправился въ судъ, она записала что-то въ свою тетрадь и прилегла на кушеткѣ съ книгой. Читала она очень невнимательно, нѣсколько разъ вскакивала и начинала ходить по комнатѣ, потомъ присѣла опять къ письменному столу и написала записку. Записка была къ Борщову. Въ ней стояло:
«Такъ-какъ вы больше не боитесь фальши въ нашихъ отношеніяхъ, то вамъ надобно доказать ваше желаніе сблизиться со мною во имя общихъ интересовъ. Скука и прѣснота такъ меня гложутъ, что мнѣ нельзя удаляться отъ свѣжихъ людей изъ какихъ-нибудь буржуазныхъ соображеніи. Мнѣ кажется, вы одинъ изъ тѣхъ людей, въ которыхъ ошибиться трудно. Остальное мы увидимъ. Мнѣ хочется поскорѣе бросить съ вами тотъ тонъ, котораго мы до сихъ поръ держались. Пріѣзжайте ко мнѣ, и поскорѣе. Если вамъ нуженъ для этого предлогъ, вспомните, что вы секретарь нашего общества. Между двѣнадцатый и тремя вы меня застанете каждый день.»
Катерина Николаевна перечла два раза записку, задумалась надъ нею на нѣсколько секундъ и потомъ энергическимъ движеніемъ положила ее въ конвертъ, наклеила марку, позвала горничную и приказала ей отдать письмо человѣку.
Въ ея записной тетради, утромъ, до прихода мужа, было написано цѣлыхъ четыре страницы. Послѣдняя фраза была точно отвѣтъ на тотъ выводъ, которымъ мужъ закончилъ свою думу:
«Александръ Дмитріевичъ для меня выдохся!»
IV.
Борщовъ былъ цѣлый день въ волненіи. Щелкая на счетахъ, онъ чувствовалъ, что мысли его бѣгутъ куда-то, гораздо дальше его конторы. Онъ былъ такъ разсѣянъ, что чуть-чуть не забылъ про свиданіе, назначенное имъ наканунѣ, въ «Знаменской» гостиницѣ, пріѣзжему изъ провинціи.
Онъ заторопился; но дорогой думалъ не о томъ, к кому онъ ѣдетъ, а о вчерашнемъ разговорѣ съ Катериной Николаевной.
У швейцара гостиницы спросилъ онъ, дома-ли госпо динъ Ерофѣевъ, и поднялся во второй этажъ. Въ про сторномъ нумерѣ онъ нашелъ двухъ господъ: одного сухощаваго, черноватаго, съ бородкой и нахальными глазами, въ цвѣтномъ галстухѣ, на видъ весьма моложаваго другой былъ коренастый господинъ, лѣтъ подъ сорокъ Лицо его смотрѣло заспанно. Рыжеватые, курчавые волосы и длинные усы придавали его лицу хмурый и нѣсколько воинственный оттѣнокъ; но глаза улыбались, и добродушная улыбка губъ очень часто скрашивала его ненарядную наружность. Одѣтъ онъ быль очень невзрачно, в поношенную визитку, и курилъ трубку изъ короткаго черешневаго чубука. Вообще вся его внѣшность дышала провинціей. Это и былъ Ерофѣевъ, предсѣдатель управы из N-ской губерніи. Борщовъ знавалъ его прежде, когда жилъ на Волгѣ.
— А я думалъ, батюшка, — встрѣтилъ его Ерофѣевъ: — что вы меня сегодня поднадуете. Вы не знакомы? — спросилъ онъ, указывая Борщову рукой на своего гостя.
— Нѣтъ-съ, — отвѣтилъ Борщовъ, которому фигура господина сь нахальными глазами сразу не понравилась.
— Какъ же это такъ? вы оба такіе дѣльцы, а не знакомы.
— Это васъ удивляетъ, — отозвался гость рѣзкими скрипучимъ голосомъ, весьма непріятно выпятивъ нижнюю губу и развалившись на креслѣ: — а въ Петербургѣ это сплощь да рядомъ бываетъ. Мы здѣсь работаемъ, так сказать, каждый въ своей лавочкѣ.
Борщовъ промолчалъ.
— Малявскій, Иларіонъ Семеновичъ, — выговорилъ хозяинъ, показывая на гостя: — а объ васъ, Павелъ Михайловичъ, я ужь сейчасъ говорилъ. Теперь, небось, знаете другъ друга. Конечно, читали статейки Иларіона Семеновича?
— Читалъ-съ, — отвѣтилъ сухо Борцовъ.
— Вотъ вы вдвоемъ, — заговорилъ хозяинъ: — меня, дурака, обучите уму-разуму, а то я совсѣмъ какъ въ лѣсу.
— Помилуйте, — перебилъ его Малявскііі:— вы знаете такихъ людей, какъ Саламатовъ! Онъ мнѣ не такъ еце давно говорилъ, что готовъ сдѣлать для васъ все на свѣтѣ.
— Эхъ, батюшка! Мы съ нимъ дѣйствительно когда-то хлѣбъ-соль водили. Баринъ онъ ловкій. Ужь такъ шустеръ, что только въ изумленіе приходишь: какъ это онъ вездѣ поспѣваетъ. Мы съ нимъ въ перепискѣ состояли и телеграммы пускали другъ другу. И было совсѣмъ собрался весной сюда, да заболѣлъ. Проваландался чуть не цѣлыхъ три мѣсяца. Тогда онъ въ большой охотѣ былъ наше дѣло должнымъ манеромъ провести. Въ ту пору и слѣдовало ковать желѣзо. А теперь я ужь вижу, что выходитъ другой оборотъ.
— Да вѣдь вы съ нимъ еце хорошенько не видались? — замѣтилъ Малявскій, осматривая въ бокъ Борщова, который тоже поглядывалъ на него отъ времени до времени.
— Это точно, что мелькомъ видѣлъ, да мнѣ сдается такъ. Мы вчера съ нимъ кое-о-чемъ покалякали. Ему куда-то къ спѣху нужно было. Вѣдь онъ въ семидесятп-пяти мѣстахъ воротилой. Ему надо поднести что-нибудь готовенькое. А я желалъ бы вотъ съ вами, господа, со свежими людьми перемолвиться. Вы и работать-то больше работаете, и книжекъ больше читаете, и жиру-то себѣ столько не нагуляли!
— Вы, Иванъ Иванычъ, — началъ Малявскій: — совершенно напрасно волнуетесь. Тутъ никакихъ теоретическихъ разсужденій не надо. Все, что можно привести въ защиту вашего проекта, то мы сдѣлаемъ. Вы знаете, что во мнѣ вы найдете всегда поддержку, какъ только въ какомъ-нибудь предпріятіи
