Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Иногда я подходил и давал ей сахар, припрятанный украдкой от бабушки во время завтрака. Как-то, заметив мою хитрость, бабушка рассердилась:
– У нас нет столько сахара, чтоб его животным скармливать. Это тебе не камень или глина, за сахар деньги надо платить. Посмотри, с каким трудом твой отец зарабатывает их, с утра до вечера на тракторе.
Хочешь сам есть – пожалуйста, на здоровье, а лошади твои как-нибудь обойдутся и без сладостей. Ишь, богач какой выискался! Добренький за чужой счет.
И все-таки, если удавалось, я продолжал тайком уносить сахар. Серая лошадь жадно припадала длинными губами к моей ладони, на которой лежал небольшой кусочек сахара, и мне казалось, она проглотит вместе с ним мою руку. Я пробовал класть лакомство на землю, но тогда она словно бы не замечала его. “Это собаки подбирают еду с земли», – говорил ее укоризненный взгляд. Сахар ей надо было непременно поднести на ладони, как на блюдце, иначе он так и оставался пылиться у ее копыт, весь облепленный муравьями или раскрошившийся от влаги.
Хозяин серой лошади дядя Моммад на фронте потерял ногу. Служил он в кавалерии, да так и не расстался с седлом после войны. В самом деле для человека с деревянным протезом лошадь – незаменимый помощник и друг, без нее, можно сказать – никуда.
Из камышовой балки серую лошадь забирали младшие братья Моммада – Гек и Асман, оба лихие бесшабашные наездники. Не успеют привязь собрать, как уже – в седле и ну давай пинать лошадь в живот! Бедная, она стрелой несется через вспаханное поле. Зато лишь въедут в аул, сразу придержат поводья и дальше уж движутся спокойным мерным шагом, не трогая животное. Знаю, если примчаться на полном скаку, дядя Моммад задаст трепку. По крайней мере, проворчит недобро: “Что, за тобой шайтан гонится?».
Если же братьев нет дома, за лошадью в балку является сам хозяин. Я узнаю его издали по походке: он хромает на правую ногу. Подхожу и вежливо здороваюсь с ним. Он приостанавливается, отвечает приветливо:
– Доброе утро, племянник. Кони как, не запутались снова?
Смущенная улыбка сама собой возникает на моем лице. Совсем недавно к дяде в гости приехал один его знакомый, Кара, который тоже привел на ночь свою лошадь в балку. То ли этот Кара не умел как следует завязывать узел “гондубаг», то ли, второпях, просто небрежно закрепил веревку на два хлипких узелка, – как бы то ни было, лошадь его отвязалась и начала брыкаться со стоявшей рядом лошадью дяди Моммада. Вскоре обе запутались в своей привязи, и утром, придя в балку, я застал их растянувшимися и хрипящими на земле. Веревки, точно змеи, цепко опутывали их тела, морды и ноги. Я сразу поспешил обратно в аул звать дядю Моммада.
Выслушав мой рассказ, он немедленно разбудил младших братьев. Те, еле разобравшись спросонья в чем дело, кинулись к месту происшествия. Дядя, со своим протезом, подоспел туда позже, вслед за мной.
– Молодец, – похвалил он меня, как только пришел в балку. Потом полез в карман за бумажником и протянул мне десятку:
– Это тебе награда! Бери, бери, не стесняйся.
– Не-а, не надо… – Я опустил голову, не решался попросить о том, о чем мечтал давным-давно.
– Ты чего? В кино пойдешь, или там… Ну, не знаю. Учти, когда дают от души, отказываться грех. – Тут дядя метнул на меня быстрый взгляд и будто прочел мои тайные мысли.
– Гек, – засовывая деньги обратно в бумажник, сказал он брату, – оседлай жеребца, посади сзади племянника и прокати его до самых ворот. Только чтоб без глупостей, аккуратно. Понял?
От счастья я чуть было не захлопал в ладоши!
Всю дорогу Гек недовольно бубнил, поучая меня уму-разуму:
– Вот чудак, деньги-то надо было взять, в магазин бы я пошел, купил бы там чего-нибудь вкусненького, потом бы съели вместе. Ты уж смотри, в следующий раз бери, пожалуйста, не отказывайся. Брательник мой сроду никому еще копейки не предлагал. Тебе только… Все у него на учете, сам не тратит и другим не даёт.
А я ни капли не жалел об этой десятке. Зачем она мне? К тому же, возьми я деньги, разве догадался бы дядя о моем заветном желании?
Прошло время, и наступил день, когда мне было разрешено самому проехаться на коне. Стального цвета конь дяди Моммада – Гырат по протоптанной коровой тропе через зябь иноходью привез меня в аул. Я гордо восседал в седле, не забывая при этом искоса поглядывать по сторонам. Видят ли меня мальчишки, мои сверстники? Как здорово, я уже могу сидеть верхом, значит, – мужчина, совсем взрослый!
…На глазах у бабушки слезы. Это – от радости. Я знаю, она давно уже живет нашими только печалями и надеждами, переживает за папу, за меня, за моего братишку. И теперь она счастлива, что любовь к скакунам, унаследованная мной от дедушки, привела, наконец, в наш дом коня. Она верит, что это доброе приобретение, и тут уж никто не в силах переубедить ее. Хотя переубеждать никто и не пытается, все домашние, кажется, согласны с ней.
Вечерняя тишина окутала аул. Решив, что конь, уже поостыл, отец снял с него седло и отнес в сарай, где зимой у нас хранились дрова. Я пообещал отцу сейчас же отправиться в дом, но так мне не хотелось покидать моего нового друга!.. Вторично вышла на веранду бабушка звать меня.
– Ты, может, собираешься ночевать в стойле? Знаешь, который час?
– Иду, иду… ну, еще одну минутку…Прошло целых пятнадцать, и я вновь услышал ее голос:
– Придется сказать отцу, чтоб на ночь оставлял коня в колхозном стойле. И вообще, что-то этот конь мне не нравится, еще клевер коровий сожрет.
Испугавшись, как бы бабушкина угроза не осуществилась, я скоренько юркнул в дом. За чаем бабушка вдруг выложила отцу все, что заботило ее последние дни:
– Бригада, которую повесили тебе на шею, развалится, попомнишь мое слово. Тебя они просто слушаться не станут. Ты слишком мягкий, а им нужна плетка. Вот Шеммет находил на них управу, а как только ушел, так у них каждый стал сам себе головой. Разве это дело? Года не проходит – выбирают себе нового бригадира. А что толку? Там, где люди лишь о своей выгоде пекутся, ничего путного не жди.
– Увидим, – спокойно ответил отец. Оперевшись на подушку, он прихлебывал из пиалы чай.
– Сыночек-то наш как обрадовался коню, места прямо себе не находит, – перевела
