Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
С тех пор в память о том «погружении» каждое лето на даче я варю дынное варенье с ромом. И честно, всех «накрывает»…
Утром, погуляв по волшебному саду и полюбовавшись на белоснежного «любезного» кота, который вежливо терпел мамины восторги, рассмотрев цесарок, павлинов, каких-то экзотических красивых курочек, населявших один из его живописных уголков, мы засобирались. Нас ожидал Бон.
В виде особой любезности хозяйка дома, опирающаяся дрожащими руками на массивную трость с серебряным набалдашником, наряженная в просторные одежды и шляпу с цветами, взялась проводить нас до шоссе. Она с превеликими трудностями втиснулась в крошечный ситроен «Де шво» и… втопила педаль газа до самого пола, пулей стартовав от самых ворот. Дарина, завывая и чертыхаясь, выжимала максимум из своего «минивэна» последнего года выпуска, но даже приблизиться к «ситроену» не смогла. Молилась только, чтобы не потерять из виду. Французская бабка ни разу, ни перед одним поворотом, не убрала ногу с педали газа; крошечная машинка влетала в очередной вираж, подскакивая, веером исторгая пыль и гравий из-под колёс, и замерла как вкопанная, с жутким скрежещущим звуком, упёршись носом в шоссе. К тому моменту, как мы подъехали, мадам уже стояла рядом с машиной, опираясь на трость и тряся головой. Мы тепло попрощались. Восхищённый папа крякал и краснел: хотел поцеловать ей руку, но не решился.
А потом наша компания весело, дыша полной грудью, болталась по маленькому уютному Бону с его главной достопримечательностью – прекрасно сохранившимся средневековым госпиталем. Там снималась одна из серий бесконечного фильма с мамино-папиным любимцем Луи де Фюнесом.
Выйдя на улицу за ограду госпиталя, мы вслух мечтали о том, как побродим немного по городу и пешком дойдём до старинного кабачка, где нам предстоит ужинать. И не спеша тронемся в Безансон…
Дарина лениво развернула описание маршрута и карту.
Крик раненой чайки прорезал сонную тишину французского провинциального города. Дрожащий палец с наманикюренным ногтем безупречной формы отстукивал нервную морзянку по полосатой нитке, соединяющей Бон с Безансоном. Написано: ночь между Боном и Безансоном… А отель, где «ночь», – совсем в другом месте, в горах на границе с Швейцарией. Описание маршрута, составленного туристической компанией, обещало неспешные сто километров по живописным окрестным деревням. Карта – триста по скоростному шоссе…
Ночной аквалангист
…И мы без ужина рванули эти триста, на бешеной скорости, в темноте…
В результате в отель «Вайолет» («Фиалка») прибыли к двенадцати.
Стояла бархатная ночь, благоухающая – не поверите – фиалками… На Дарину, падающую от усталости, жалко было смотреть. Но оставлять нас одних – невозможно, потому что я тогда знала только английский, а французская провинция упорно не желала говорить ни на каком, кроме родного.
Встретившая нас стройная девушка повела по запутанным переходам огромного отеля.
Ковры. Благоухание. Дверь номера. Остановились.
У папы возникло какое-то предчувствие. Непонятно почему.
– Спросите у неё, – понизив голос, сказал папа, – она уверена, что это свободный номер?
Дарина перевела.
Провожатая энергично закивала головой, выразительно вытаращив глаза и залопотала – уверена, мол.
Теперь предчувствие возникло у мамы.
– Точно никого? А то неудобно будет, ночь всё-таки…
Дарина пожала плечами.
Наконец дверь открылась, и мы вошли гуськом.
…Позже всех сообразила, что номер всё-таки занят, чокнутая гостиничная барышня. Она стояла одна, как стукнутая пыльным мешком, когда наша четвёрка, падая от хохота, вывалилась в коридор.
Но что мы там увидели! Не поверите!
Обитателей номера было двое. Кто там спал, накрывшись одеялом у стенки, разглядеть не удалось. А с другой половины кровати сползло странное существо в гидрокостюме и глубоководной маске с трубкой и беспомощно уставилось на нас.
Мы вылетели из номера как пробки и, изнемогая от смеха, рухнули на ковёр.
О чём беседовала служительница отеля с гостем-аквалангистом, мы так и не узнали. А папа, придя в себя, стал вдруг рассуждать о том, что сказал бы и сделал он, в каком бы виде ни находился, вздумай кто-нибудь ввалиться в его номер глубокой ночью вот так запросто. Мама прошептала, что лучше и не говорить, что она даже фантазировать на эту тему боится. Я тоже обсуждать не захотела.
Тем временем из номера вышла девица с безумными глазами и что-то горячо закричала в телефон. Мы прислушались.
– А знаете, о чём она? – сдерживая смех, сказала Дарина, – Она просит дать номер намного лучше того, что вы заказывали, чтобы компенсировать те моральные страдания, которые вы испытали в связи с этим вопиющим случаем…
У папы брови подскочили вверх.
– А моральные страдания вот этого? – он кивнул на дверь номера. – Если тут так трепетно относятся к клиенту, то в качестве возмещения морального ущерба аквалангист должен остаться в отеле навсегда…
Что стало с аквалангистом, мы никогда не узнаем. А нашу семью с поклонами и извинениями поселили в роскошном двухкомнатном номере и принесли изысканный (не заказанный нами) ужин.
И мы ужинали, попивая эльзасское вино, предложенное в качестве бонуса гостям этих шикарных апартаментов, и продолжали испытывать странное чувство, что эти удивительные приключения происходят не с нами и не сейчас…
А утром, спустившись в огромный стеклянный холл на завтрак, без устали вертели головами и обсуждали вполголоса – кто из сидящих за соседними столами мог быть ночным аквалангистом. Но определить было совершенно невозможно.
А он-то нас узнал, наверное…
В Прованс!
В Прованс, как вы понимаете, мы всё-таки попали. А как же: папа задумал – папа сделал.
Кусочек этого благословенного края был продегустирован в одно из прошлых путешествий – тогда случайно на полдня нас занесло в дивный Экс-де-Прованс, его столицу.
Посетив местный рынок, папа влюбился в Прованс бесповоротно и навсегда. (Отсюда и Питер Мейл воскресным утром в Москве.)
И вот мы в Ницце: отсюда начинается вояж по вожделенной французской провинции.
Папа, конечно, всей душой желал путешествовать вместе с Дариной, но агентство прислало унылого Антуана.
Унылый Антуан
Антуан – русский гид, бывший советский подданный – не намного моложе папы, но полная его противоположность. Я думаю, в прошлой жизни он был черепахой, потому что при малейшем намёке на еле заметную тень неудобства его голова моментально ныряет в плечи, как черепашья в панцирь.
