Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
Кому, когда и сколько
У папы уже давно и обстоятельно решены вопросы, кому, когда и сколько. У него своя система ценностей, понятий о добре и зле, о лишнем и необходимом, поэтому с недрогнувшей физиономией он проходит мимо цыган-попрошаек, но одинокая бабушка в метро всегда получит щедро и от души.
Папа всегда оделяет здоровенных ребяток с синими лицами, толкущихся на обочине Тверского бульвара перед магазином «Армения» с картонками «на бухло» и «на опохмел», и каждый раз объясняет маме, сидящей вместе с ним на переднем сиденье автомобиля, как с неопохмелившимся человеком может произойти «нечто страшное». Мама и не уточняет что. Она привыкла.
Однако как-то раз, в Париже, выходя из церкви Святой Мадлен, папа боковым зрением уловил копошение на лестнице и невнятную французскую речь. Вероятно, что-то вроде «же не манж па…» и далее по тексту. Папа, вельми понеже, языками не владеет, поэтому строго сказал по-русски:
– Нету денег!
И услышал в ответ на том же чистом русском изумлённое:
– Русские – и денег нет?..
Мы оглянулись. На паперти стоял такой же, как на Тверском. Только без картонки.
Денег папа не дал. Интересуюсь почему. Папа разражается высокой речью, из которой следует, что данный субъект – паршивая овца в стане благородных парижских клошаров.
– Не можешь исповедовать идеологию идейного нищенства – нечего во Францию соваться, – подытоживает он.
– Он русский, папа, – пытаюсь разбудить сострадание к соотечественнику я.
– Тем более нечего. Россию позорить. Всё, разговор окончен, – обрывает он.
На то мы и русские
Почему-то очень трепетно за границей папа охраняет свою русскую сущность. В чём это выражается? А вот в чём.
Бродим мы, например, по нескончаемым залам Лувра. Мама безмолвно замирает перед шедеврами мировой художественной культуры, а папа, сдвинув брови и заложив руки за спину, сердито меряет шагами паркет.
– Посмотри… Посмотри, какая камея! Какая парюра! Какая тонкая работа! Какая красота… – восторженно шепчет мама.
– Ещё бы не красота! Ещё бы не богатство! Обворовали весь мир! – горестно восклицает папа и скорбно вздёргивает вверх брови.
– Гос-споди, ты о чём? Кто кого обворовал? – вопрошает мама.
– Как это кто? Эти все – французы, англичане… То пираты их по всему миру шастали, потом войны, потом колонизаторы! Истории не знаешь! Я-то, слава богу, курс истории прекрасно помню! Ограбили все колонии… – возмущается папа.
– Ну тише, тише… – примирительно шепчет мама и, желая отвлечь от неприятной темы, подводит папу к витрине с алмазной диадемой.
– Ну вижу, – брюзжит папа. – Корона. У нас в Эрмитаже такой короны нет. А всё почему? – папа гордо выпрямляется. – Потому что мы, русские, ни гульдена, ни талера, ни франка ни у кого не взяли. Всей Европе морду набили, – папа повышает голос, – освобождали всех, дураки, бесплатно. От всякого ига.
– На то мы и русские, – миротворит мама.
– На то мы и русские! – гордо успокаивается папа.
Высокое искусство развода
Да, папа, конечно, то ещё «ухо с глазом». Обычно он, как хорошая гончая, за версту чует жулика и, как ёж, загодя выпускает колючки. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Бывает, что и папа попадается. Но, кстати, в любом деле он уважает профессионалов и в силах оценить красивый «развод».
Мы в первый раз в Риме. Держим путь к Капитолийскому холму. Температура – плюс тридцать пять в тени. Папа радостно возбуждён. Он, любитель истории, всегда мечтал побывать в Вечном городе. Поэтому он бодр, энергичен, плевать хотел на жару и весь находится в предвкушении лицезрения Капитолийского холма и Колизея. Но не тут-то было. На нашем пути внезапно возникает накрытый белоснежной скатертью стол и мельтешащие вокруг него ребятки в (страшно подумать!) чёрных костюмах и белоснежных рубашках.
– Синьоре, синьоре! – их хедлайнер распростирает свои жаркие итальянские объятия и идёт прямо на папу.
Пройти мимо нет никакой возможности: стол стоит на каком-то довольно узком мосту.
– Повернём назад, – сквозь зубы говорит мама, – похоже, собирают на ремонт Провала.
– Ещё чего! – весело отвечает папа. Он не собирается сворачивать со своего пути и в силах противостоять любым итальянским Бендерам. – Ну и чего им от нас нужно? – папа толкает меня локтем в бок.
– Э-э-э… Ду ю спик инглиш? – произношу я.
Нет, нет, к сожалению, никто из них не спик. (Видимо, они до того заняты важной общественной деятельностью, день и ночь вынуждены стоять на этом мосту, что нет буквально ни одной минуты на изучение английского.) Только итальяно.
Всё это нам поясняет, обильно жестикулируя, маленький кругленький человечек с огромными маслинами глаз и обширной лысиной. Вылитый Дэнни Де Вито.
– Может, тогда мы пойдём… А то нам надо торопиться… – робко предлагает мама и делает на ладони пальцами ножки, уходящие прочь от стола с белой скатертью.
– Но, но, синьора! – итальянец трагически сдвигает брови и прижимает руки к сердцу…
Он убеждает, что мы ему просто необходимы. Всё очень несложно. Сейчас мы всё поймём. Знает ли синьор, кто такие бамбини?
Да, синьор папа знает, кто такие бамбини.
А знает ли синьор папа, что такое peace? (Умеют, выходит, при необходимости вворачивать кое-что на английском!)
Это знают синьора мама и синьорина я.
А знаем ли мы все, что такое феличита?
Конечно, конечно, кто из русских не знает, что такое феличита!
Так вот, всё просто. Речь идёт о бамбини, которым нужен peace, и когда он настанет, для всех people будет феличита.
– И что для этого нужно? – недоверчиво спрашивает папа.
Да ничего особенного. Надо только поставить свою signature (подпись, папа) в этой большой книге.
Молодые подмастерья «Дэнни Де Вито» благоговейно подносят папе огромную книгу в алом сафьяновом переплёте и подают авторучку.
Только-то и всего? Ха! Папа расслабленно крутит головой, берёт авторучку и победно смотрит на маму. Все вместе мы подходим к столу. Там удобнее. «Дэнни Де Вито» водружает на переносицу очки и становится по-канцелярски деловитым. Так. Фамилия, имя – латиницей, – это понятно. Папа справляется. Возраст. Это несложно. Национальность…
– О-о-о, русcо! – восторженно кричит итальянец.
Конечно же, конечно!.. Откуда же ещё, он думал, такая белла синьорина!.. Ну и синьора, конечно, – поклон в мамину сторону. Руccо как никто понимают, что такое peace!
Очень странно, но с этого момента все мы, включая папу, сами начинаем великолепно понимать «Де Вито», хотя говорит он по-прежнему по-итальянски. Но итальянец опять серьёзен. Место работы и должность. С должностью всё понятно – директор он и в Африке директор. А вот место работы приводит собирателя подписей в полное отчаяние. Он никак не может понять странного сочетания ООО «Промхимтехнология», и
