Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
Я сдаюсь сразу.
Брат молчит.
– Ну вот скажи, – наступает папа, – ну вот что означает завязанный галстук? Три разных конца и узел посередине? Что символизирует?
– Ч-ч-чёрт его знает, – роняет брат, рассеянно щёлкая мышью, – триединство какое-то…
– Ну, ну… – радостно поощряет папа.
– Что-то такое… Отец, Сын, Дух Святой, нет?..
– Щас дам Дух Святой! – обиженно кричит папа и врубает полную громкость.
«Когда-а-а весна-а-а…» – ревёт телевизор.
– Убьюсь от твоего нафталина! – ревёт брат.
Что будет
Это сегодня. А следующим воскресным утром у мамы в руках будет Вениамин Каверин, и я буду про себя удивляться, что вот надо же было человеку насочинять на восемь томов, а знают-то только два – «Открытая книга» да «Два капитана».
А папа будет смотреть «Внимание, черепаха!», грустя и умиляясь,
– Хочу, – скажет он и вздохнёт, – внуков…
– Внуков? – удивится мама. – А с такой интонацией, будто – хочу кушать…
– Кушать… – рассеянно отзовётся брат, – внуков… Детей уже докушал…
– Вас доку-ушаешь, – обиженно протянет папа, – сами сожрёте кого угодно.
Так начинается каждый наш выходной – воскресенье.
Папа гремит кастрюлями, брат щёлкает мышью, мама читает, я пью кофе. Вовсю орёт телевизор, залипший на каком-нибудь ретро-канале. Требовательно звонит телефон, и папа, перекрикивая телевизор, ведёт беседы с партнёрами. Мама ёрзает и бросает на него недовольные взгляды.
– Бизнес – понятие круглосуточное, – назидательно говорит папа, положив трубку, – у него нет выходных. Кушаете же вы без перерыва?
Мама машет рукой и вздыхает.
Дурдом, конечно. Но мне нравится. Я почему-то привыкла. И каждый член нашей семьи, я уверена, тоже. К грому кастрюль. Рёву телевизора. Папиным крикам: «Я подохну – вас куры загребут!..»
Вот это, про кур, с детства слышу. И с детства в голове – картинка: я, мама и брат мечемся в песке с перемешанным мусором между огромных, страшных, когтистых куриных ног, а они беспорядочно скребут и поднимают пыль, и нагребают огромные барханы, в которых мы тонем, протягивая друг к другу руки, лихорадочно пытаясь спастись…
Б-р-р.
Партия пуза
Каждое утро нашей семьи начинается с оглушительной партии пуза. Исполняет её мой папа, сами понимаете, на каком инструменте.
Папа – совершенно невообразимый, какой-то термоядерный жаворонок. Он, до краёв наполненный жизнью и готовый к самым решительным подвигам, легко вскакивает с постели в самую немыслимую рань, поэтому ему абсолютно непонятно, как это кто-то имеет глупость вяло валяться в кровати, когда мир напоён упругой утренней энергией.
Ему ничего не стоит в шесть утра, в самый сладкий час сна, распахнуть дверь в мою комнату и бодро рявкнуть:
– Спишь, что ли?
И это притом что папа прекрасно знает – встаю я в семь!
Но он это не со зла и не от вредности. Утром его переполняет божественная прана, и папе обидно источать её в одиночестве. Отсюда и партия пуза. Изо всех сил удерживая себя от того, чтобы не поставить семейную заставу в ружьё сей же миг, папа всю свою энергию вкладывает в барабанную дробь по вышеозначенной части тела.
Вообще, мой папа – удивительное создание. Уместнее всего сравнить его с огромной, заботливой наседкой. Он раскидывает свои крылья над малым и большим кругом своей семьи и друзьями и бдительно следит, всё ли у всех в порядке, всего ли всем хватает…
Произвести денежные вливания в бюджет нуждающихся семей, помочь купить недвижимость, оплатить лечение – это всё папа. Папа следит недреманным оком за состоянием окружающих и безумно гордится тем, что высшие силы выбрали его на эту роль, позволив и успешно зарабатывать, и разумно перераспределять деньги.
Как всё начиналось
Свою избранность папа ощутил ещё в раннем детстве, когда шестилетним деревенским пацаном играл с бабкой Апросей. Бабка Апрося – сестра папиной бабушки Наташи. Она приходила к ним в гости ранним летним вечером – кругленькая, уютная, смешливая, с коричневым морщинистым лицом и одиноким зубом в вечно улыбающемся рту.
– Ну, Серёжа, – начинала она, – играть-то будем?
– Будем, – солидно отвечал Серёжа.
– Запамятовала я, – притворно сокрушалась Апрося, – кем ты, давеча говорил, работать-то будешь, когда большой станешь?
– Лётчиком же, опять ничего не помнишь, совсем старая стала!..
– Лётчиком, лётчиком, как жа, как жа, вспомнила! – обрадованно хлопала себя по круглым бокам бабка. – Давай, Серёжа, в самолёт-то садися, садися, – и подталкивала маленького папу к деревянным яслям, наполненным сеном.
Папа прыгал в ясли, усаживался, подогнув ноги, у самого торца, начинал крутить воображаемый штурвал и гудеть по-самолётному.
– А мине-то прокатишь? – вкрадчиво спрашивала Апрося.
– Да садись! – небрежно махал рукой папа.
Бабка Апрося, задрав юбку, с шутками и прибаутками лезла в ясли.
– Апроськя! Чаво удумала! – ругалась бабушка Наташа. – Слезай, бесстыжая!
– Наташка, отвяжись! – кричала бабка Апрося, и, чтобы отвлечь сестру, вдруг смотрела поверх забора, делая испуганное лицо: – Глядай, Сашка-то ваш сел на свой чертогон и помчалси, как молонья!
Бабушка Наташа заполошно срывалась и убегала удерживать старшего внука от катания на мопеде, а бабка Апрося заливисто хохотала, радуясь, что так ловко спровадила сестрицу, и начинала серьёзный разговор.
– А ты, Серёжа, чаво в лётчики-то, а, подаёсси?
– Дак… платят же много, баб Апрось, забыла, что ли?
– Какая ж у лётчика получка-то, Серёжа, а?
– Да двести рублей, баб Апрось, – со знанием дела отвечал папа.
– Двести-и-и… – ахала Апрося, живущая на колхозную пенсию в шесть рублей. – Да куды ж ты такие деньжищи девать-то будешь?
В мечтах о деньжищах они уже сидели рядком в яслях, свесив босые ноги через бортик.
– Ну, перво-наперво, – обстоятельно загибал палец папа, – бабушке Наташе и дедушке Мише – десять рублей!
Дальше шло распределение всем многочисленным деревенским родственникам – дядьям, тёткам, двоюродным и троюродным братьям… Баба Апрося и папа старательно загибали пальцы на четырёх руках, отнимая от папиного будущего дохода по десятке.
Когда деньги иссякали, Апроська коварно спрашивала:
– Ну а мине-то, мине-то, Серёжа, неуж ничаво не отделишь?
– Тебе-то, тебе-то я, уж конечно, – с жаром любовно говорил папа, но при общем подсчёте всё равно получалось, что на бабку Апросю денег не хватает.
Эта игра дежурно заканчивалась папиным рёвом. Не в силах отнять обратно деньги ни у кого из родственников, чтобы поделиться ими с Апросей, маленький папа становился багровым, как переспелый помидор, и расстраивался на целый вечер. Тогда на рёв прибегала бабушка Наташа, изгоняла коварную Апроську, подтирала папины сопли подолом собственной юбки и поила его парным молоком.
Сам папа никогда на Апросю обиды не таил. Из плодотворных бесед с ней он сделал один очень полезный вывод: чтобы хватало всем родственникам, надо зарабатывать больше. Чем и стал
