Кинокефал - Ольга Сураоса
Коридор изогнулся, представив перед взором моим небольшую гостиную. Берта и Шарорт – отцовская гордость, ласково суетились у моих ног. Я потрепал синов по загривкам и продолжил осматривать гостиную. С похорон отца прошла пара дней, а в доме его мне не доводилось быть месяца три. Мы и так с отцом по жизни контактировали довольно редко, а в последние годы его болезни и того реже.
Вдохнув полной грудью, захватил волны запахов родной старины. Странно, в этой комнате отчего-то веяли воспоминания из детства. Ну конечно, всё дело в дубовом столе. Массивный красавец стоял ещё в нашем прежнем доме, до развода родителей. Не удержавшись, я подошёл к нему и прощупал ладонью торец, ища заветные зарубки. Все они были на месте. Вспомнились визиты Рейна, как мы, малые дети, любили придумывать разные забавы и приключения. Дубовый стол был нашим календарём, древним менгиром, на котором мы еле заметными зарубками отмечали наши похождения. Как забавно… они помнились все. Вот тонкая зарубка с краю – вылазка в заброшенный сад за сказочными яблоками Идунн, следующая более чёткая – сплав по ручью бумажного корабля «Астар», далее округлая обозначала самое трепетное воспоминание о… Вдруг моей ладони коснулось нечто мокрое и воспоминание пропало. Берта, всем видом жаждая внимания, лизала мне руку. Рассеяно погладив её, посмотрел на часы. Было без четверти минут пятого, Рейн слегка опаздывал.
Присев за стол, я провёл рукой по гладко отполированной деревянной поверхности. Приятно, что память о детстве неразрывно связана с Рейном. Дружба с ним сильно скрасила то непростое время.
Лёгкая поступь на крыльце вывела из задумчивости и, прежде чем квартиру наполнили тонкие трели вибраций, я уже мчался по коридору открывать дверь. Берта и Шарорт семенили следом. Они нетерпимо относились к чужакам, и я, не в полной мере уверенный, что сработает, сделал так, как делал отец. Повернувшись к синам вполоборота, тихо и чётко произнес староимперское: «ruhig». Щёлкнула задвижка, и мой дорогой Рейн зашёл на порог. Мы приветственно обнялись. Краем глаза я косил на животных, но те стояли спокойно, не шелохнувшись, словно ожидали новых команд.
Рейн вопросительно повёл ушами.
– Ты чего?
Но тут же заметил причину моей тревоги.
– Ого! Вот это да! Ты, конечно, говорил, что отец занимался разведением ваших копий, но чтоб настолько они были похожи – в голове не укладывается!
– Рейн, – нахмурился я, напряжённо всматриваясь в узкие хоботообразные морды, – давай более спокойно. Эти звери не отличаются дружелюбием, и предугадать их реакцию затруднительно.
– Бони, если ты являешься для них фаворитом, то они послушают тебя, вернее, твой эмоциональный фон. Перестань напрягаться, и они расслабятся. Кто, в конце концов, у нас спец по синам? Ты или я?
– И правда, – пригладил привставшую на загривке шерсть, – чего я в самом деле…
Рейн повесил пальто на вешалку и огляделся.
– Знатная квартира, знатная!
С присущим ему любопытством, он восторженно разглядывал картины на стенах коридора и резные узоры дверей.
– Это цветочки, – усмехнулся, – а вот посмотри на эту вещицу.
Я привёл его в гостиную к дубовому столу. Уши Рейна дрогнули, а глаза потеплели. Забавно, что в первую очередь его эмоции читались по ушам. Они были не купированными и заострёнными, как у меня, а стоячими от природы, слегка округлыми, лисьими, рыжеватыми, идеально сочетающимися со светлой каштановой шевелюрой. Его вид был совсем человечий, от кинокефальей крови остались только уши.
Рейн подошел к столу, и так же, как незадолго до того, я прощупал торец.
– Как будто вчера было, – покачал головой он.
Берта аккуратно обнюхала руку Рейна и с интересом покосилась на него. Шарорт же, не приближаясь, угрюмо стоял в углу.
– Действительно, будто вчера. Время стремительно, как вибрационный поток.
Приблизившись к серванту, я выудил из него пару бокалов.
– Получилось купить скотч?
– Да, разумеется, – Рейн похлопал по своему портфелю. – Мы останемся здесь?
– Нет, отец не принимал гостей в гостиной – только в своём кабинете. Пойдём наверх.
Конец коридора венчала винтовая лестница, отцовский кабинет находился на втором этаже. Преодолев ступени и площадку, мы зашли в небольшую комнату, уселись в кресла у камина. Воздух здесь был особенно густой, застоялый от книг и бумажной пыли. Даже Рейн закашлялся.
– Приоткрою окно.
Направившись к оконному проему, чуть не налетел на Берту, тенью просочившуюся в комнату. Шарорт стоял в дверном проёме.
– А эти ребята не любят быть одни, – заметил Рейн, протягивая Берте руку. Обнюхав её, она позволила себя погладить, и мне подумалось, насколько женская натура снисходительна и пластична.
– Да, не любят.
Приоткрыв ставни, я с наслаждением глотнул свежего воздуха.
– После смерти отца они совсем потерянные. Благо друг отца – Ребель их скоро заберёт.
– А не думал оставить их себе?
Почесав Берте за ухом, Рейн принялся разливать виски.
– Нет уж, достаточно с меня синов на службе, не хватало, ещё и дома их видеть.
Взяв у Рейна бокал, я поднял его в поминальном жесте.
– За отца. Свет его праху.
– Свет праху.
Мы выпили, и я плюхнулся в кресло. На душе стало вяло и липко. Памятная чара вышла скомканной, мне будто хотелось поскорее отделаться от формальностей, прямо как на похоронах… Собственно, почему «будто»? Так и есть.
– Я всё же не понимаю, – задумчиво протянул Рейн. – Зачем твой отец занялся разведением? Чего он хотел добиться?
– Ему показалось забавной идеей – вывести собственную копию. Да и чем ещё заниматься уважаемому нус на пенсии?
Я улыбнулся, и лицо Рейна тоже осветила улыбка. Мы в молчании чокнулись. Бокалы пронзительно звякнули и Шарорт, улёгшийся на пороге, приподнялся и навострил прямоугольные уши. Берта же, разнеженная под рукой Рейна, даже не вздрогнула. Глядя в эти смешные чёрные с рыжими подпалинами морды, я видел отражение отца и своё отражение. Моему старику удалось-таки довершить свою шутку. Забавную шутку.
– Ты прямо сияешь от счастья, глядя на них, – усмехнулся Рейн, указывая на животных. – Может, все же заберёшь их к себе?
– Нет, – я помотал головой, – нас безнадёжно будут путать.
Мои слова рассмешил Рейна, а мне вдруг вспомнилось, с какой серьёзностью отец подходил к делу своей жизни. Он так его и называл «дело жизни» и породы подбирал по семейному фолианту…
– Да, твой отец был разносторонним кинокефалом, – Рейн возвратил меня к беседе, – и фортификатором был, и синов выводил.
– Да, разносторонний. Был кем угодно, только не отцом.
Я откинулся на спинку кресла. Лишь сейчас начала накатывать тоска. Была ли это грусть по отцу как по родителю? Едва ли. Да, он был хорошим нус, его образ в моих глазах всегда был примером честности и добропорядочности, но для ребёнка мало быть примером, надо уметь любить. Отец любить не умел, по крайней мере, меня как сына. Что ж, видно, это умение не каждому дано.
– Все в порядке, Рейн, – предупредил порыв утешения друга. – Я не держу обид на отца. Просто грустно, что мы так и не говорили по душам.
– Что же, – подавил вздох Рейн, – родителей не выбирают.
– Это точно, – кивком согласился я.
Мы снова помолчали.
– Как там твоя матушка?
– Всё по-старому. Как и раньше, устраивает грандиозные приёмы.
Я прислонил прохладный край бокала к виску. Почувствовал биение крови под шерстью.
– Расскажи лучше, как ваши дела с Ют.
Рейн мечтательно сощурился.
– Она – истинное чудо! Недавно ездили на выставку Хельинга, и оказывается, Ют тоже увлекается влиянием растительных эфиров на нус! Беседы с ней – непередаваемое удовольствие.
Я отвёл бокал от виска, сделалось хорошо. Рейн был профессиональным виброведом, весьма начитанным и интересующимся миром нус. Многое, о чём он мне рассказывал, в том числе о современной науке Медичей, не всегда усваивалось в моей голове, и я был истинно рад, что мой друг нашёл пару себе под стать.
– Семья Ют, верней сказать, её отец, не очень доволен, что мы тянем со свадьбой. Ют шутит о нетерпении отца, говоря, что такого зятя не сыскать и во всей Киммерии – вибровед ещё
